Из темноты неслышно появился шеф — ходить по пустыне он однозначно умел.

— Кажется, ушли. В весьма огорченных чувствах, — сообщил Вейль. — Давайте проверим и оценим, из-за чего нас, собственно, будили.

Нападавшие потеряли шестерых, у оборонявшихся оказалась легко пострадавшей собака — впечатлительное животное прихватила нервная икота. Впрочем, возможно это не следствие нежной душевной организации, а чересчур торопливо проглоченная сосиска. Из трофеев ничего полезного на телах обнаружить не удалось, разве что у араба-«англичанина» нашлась неплохая фляга европейского образца.

— Что ж, пожалуй, я проверю верблюда, и мы сможем немного поспать до рассвета, — решил Вейль. — Граждане, чересчур взволнованные сражением, могут заступить в первую стражу.

Лакать воду для усмирения икоты Дикси отказывалась, пришлось провести «принудительную задержку дыхания». Собаченция пыталась царапаться и отбиваться, опять страшно обиделась, но икоту победили. Раздраженная Катрин заклеила медклеем из аптечки царапины (похоже, клей уже окончательно отказался клеиться) и бухнулась спать. Послушала, как дозорные шепотом спорят, «кто такие секс-рабы». Пришел воняющий верблюдом шеф, пояснил, что «секс-рабы» это бесправные храмовые жрецы-служители древнему монтенегрийскому божеству, коему по старой памяти поклоняется ретроградная мадам-вдова. В хорошем настроении у нас Вейль, юморист херов.

Солнце только вставало, а сократившаяся экспедиция наскоро попила чаю, и шеф опустил на песок жука. Живой указатель радостно звякнул и взял курс прочь от солнца. Полз скарабей довольно шустро, что и правильно — на рассвете в пустыне всегда довольно свежо. Оставив прилично уложенные в рядок трупы нападавших (несчастливец-пленник ночи не пережил), экспедиция тронулась в путь.

К полудню стало абсолютно невыносимо: солнце давило на мозг как огромная наковальня. Обычно даже в самую жару путники не останавливались — сидеть в душных шатрах было еще невыносимее, чем идти. Но сейчас уж слишком неистовствовало солнце. Натянули тент (палатки пришлось бросить у Крокодильего Колодца). Редкие дуновения вяло трогали-шевелили неровные края ткани, в прорехи вяло заглядывала небесная жаровня, Бомон вяло рассказывал о Париже. Архе-зэка вяло думала, что паршивая столица и двести лет назад была так себе городишко.

Ближе к вечеру двинулись в путь, на следующий день все повторилось. Ветер и жара днем, холод ночью — страннейшее сочетание. Чередовались черные холмы и блекло-рыжие впадины, все больше становилось песчаных барханов, все сложнее их было преодолевать, следуя указаниям неутомимого «компаса». И все равно казалось, что на месте топчешься. Самоубийство это, а не поход, боги тому свидетели.

Воды шеф выдавал в обрез. Спорить никто не пытался. Нормы хватало только Дикси. Собаченция вообще чувствовала себя бодро и выражала желание пошнырять вокруг спутников. Крейсерская верблюжья скорость вполне соответствовала представлениям Дикси о комфортном движении. Короче, хоть кому-то пустыня нравилась.

Катрин этих радостей разделить никак не могла. Снаряжения на архе-зэка имелось минимум, но и того хватало, чтобы едва ноги волочить. Все чаще приходили мысли типа «ануегона, пора Выпрыгивать». Штуцер, боекомплект норовили уложить на песок. Какого черта вообще оружие здесь нужно? Из всех признаков человека лишь костяк грудной клетки за трое суток попался; выбеленный солнцем до хрупкости коралла, тонкокостный. И что характерно — никакого черепа рядом. А может, у костяка черепная коробка вовсе и не круглая была, а этак по-собачьи вытянутая? Нету уж здесь никаких богов, все вымерло, заблуждается древний жук. Ему что, он все равно заводной.

Три дня, и еще один. Язык шершавый, толстый, во рту едва помещается, одна надежда на ночь, когда все скукожится.

На следующее утро шеф внес некоторое разнообразие в монотонность пути. Снимали лагерь. Катрин уловила ненормальность происходящего минутами раньше (уж очень добродушно Вейль утреннюю норму воды отмерял), но голова была настолько опустошена бессмысленностью пустынного движения, что вовремя сообразить не получилось. Толмачка с охранником ползали на коленях по холодному песку, сворачивая тент. Рассветные тени уползали далеко вперед по ряби песка, оббегали черное пятнышко кострища, нетерпеливо тянулись за уползающей ночью. Собаченция инспектировала привыкшего к ней верблюда, пытаясь непременно подсунуться под копыто. Катрин привязывала чайник (который кофейник). Щелчки взводимых курков донеслись сквозь неровный шепот ветра — уж этот оружейный звук шпионка едва ли с чем могла спутать.

Вейль, устойчиво расставив ноги, целился сразу из двух пистолетов в затылки парочки наименее ценных участников экспедиции.

— Жак! — каркнула архе-зэка.

Даже головы не повернул, надежнее наводил оружие. Милосерден, сука.

Капрал и девчонка непонимающе начали оборачиваться. И эти тоже медленно соображают…

Шеф выстрелил. С правой руки — логично, сначала мужчину положить. Но прилетевший кофейник успел стукнуть Вейля по загривку и сбить прицел.

— Черт бы вас, Кольт… — возмутился шеф из облака дыма.

Грохот «Пф-баха!» еще угасал в полосах зари, как разъяренная шпионка, взрыв песок, подсекла ноги слегка ослепшего шефа. Возможно, Вейль мог выстрелить в упор, но экономный богоборец еще не был готов расстаться со столь ценным сотрудником. Катрин перехватила запястье руки с заряженным пистолетом…

— Не лезьте, Кольт. Какое вам дело?! — зарычал шеф, норовя не-джентельменски двинуть девушку коленом в живот.

— Я те, сука…

Песок казался ледяным, просто тундра какая-то, абсолютно не ливийская. Впрочем, согрелись мгновенно — Вейль был не из тех, кого скрутишь в секунду. Катрин видела побелевшие от ярости мужские глаза, босс, похоже, изменил себе и потерял хладнокровие. Вроде уже не прочь и во вдову пистоль разрядить. Опасается, что сейчас прикладом мушкета башку расколют. Справедливо, капрал мог бы и успеть…

От ствола пистолета Катрин пока уклонялась, хотя мускулы обожаемого шеф сохранили изрядно сил. Выручал навык быстро бить по наименее защищенным точкам. Вейль ухал, но не давал разорвать дистанцию, норовил зажать горло. Докатились до кострища, обожгло-пригрело поясницу. Взвыв, шпионка изловчилась, тряхнула мужскую руку, пистолет ткнул дулом в песок. Вейль расчетливый, догадается… точно, пистолет немедля бросил, подхватил освободившейся рукой противницу меж штопаных штанин шальвар. Мощным борцовским приемом перевернул, придавливая животом к песку. Это напрасно — у нас тут не спорт. Катрин ударила локтем назад, попала. Воспользовавшись мгновением слабины, перевернулась. Вейль, рыча уж вовсе невнятно, вновь прижал ее к песку, выдернул из-за голенища сапога миниатюрный «жилетный» пистолет и замер. Острие ножа архе-зэка подпирало его шею, уткнувшись практически в кадык. Руку Катрин не особо сдерживала