Шрифт:
Закладка:
– Знаете, – робко начал я, – а я по вам даже скучаю.
– Надо же! – Орлова резко развернулась ко мне с лукавым выражением на лице. – Красиво врёте. Это не обязательно.
– Почему вру? – я растерялся, чуть не задохнувшись от мысли, что она мне не верит. – Совсем не вру…
– Вот кто бы подумал! Знаю, что вы всем так говорите, Гриднев. И вообще, не подходите ко мне без дела и не пытайтесь флиртовать! Соблюдайте, пожалуйста, дистанцию!
Она меня грубо отшила. Вежливо, но очень грубо. Тогда я окончательно уяснил для себя, что этот орешек мне не по зубам и, почти смирившись, стал собирать её фотографии: скачивал из Интернета, копировал с телефонов коллег и знакомых, выменивал у сотрудников офиса. Я продолжал встречать её в коридорах и на этажах, специально приходил на работу раньше, чтобы увидеть, как она заходит в подъезд – я хотел выбросить её из головы, но думал о ней каждую свободную минуту. Я даже дал себе слово больше никогда не пытался заговорить первым – слишком много жизненных преград стояло между нами. Одна из них – неравное положение на служебной лестнице. Другая – значительная разница в возрасте. Но самая главная – у меня серьёзно болела мать.
К моменту моей встречи со Златовлаской мама уже больше года лежала без движения, прикованная к постели после инсульта. Мы жили вдвоём – беда пришла в нашу семью через тринадцать лет после моего развода с женой. Мама не могла двигаться, у неё действовала только правая рука. Но её мозг оставался на удивление ясным, как и речь. Нам нужны были деньги на врачей, на лекарства, на сиделку, поэтому мне приходилось много работать. Кроме должности клерка в плановом отделе фирмы я подрабатывал тем, что десяток лет состоял в Союзе российских писателей и сочинял романы под псевдонимом «Константин Иванов». Мои книги печатались и издавались и в России, и за рубежом. Но всё равно денег катастрофически не хватало. С начала болезни мамы у меня всё меньше оставалось времени на занятие литературой. Днём я сидел за рабочим столом в офисе над экономическими и административными выкладками, а поздно вечером и урывками в выходные дни писал прозу за домашним компьютером. Я сочинял детективы, а хотелось написать что-нибудь стоящее… о любви. Почему о любви? Видимо, её отсутствие в последние годы и сама жизнь подвели меня к той черте, за которой мужчину ожидают депрессия и беспробудное пьянство. Нужна была отдушина – праздник для души, какая-нибудь яркая женщина, которой я мог бы увлечься по-настоящему. Увлечься серьёзно. И судьба мне её послала… правда, с большими оговорками.
На работе о моём хобби и о моей личной жизни не знал никто. Или почти никто, кроме двух закадычных друзей – Кольки Недружного и Мишки Дергунова. Дружили мы с первого курса института, поэтому тайн друг от друга у нас не было.
После первого знакомства у лифта с Орловой Верой Сергеевной прошли пять долгих лет. За это время я не преуспел ни в чём: ни в карьере, ни в отношениях с этой женщиной. Но каждая новая встреча с ней рождала в моей душе такой небывалый подъём позитивных эмоций, что на работе я мог бы свернуть горы, а вечером шёл домой радостный и умиротворённый: день прошёл не зря – я видел её! Но, когда открывалась дверь квартиры, яркие ощущения стирались, приобретая серые оттенки, и мой цветной перевёрнутый мир снова принимал своё реальное положение. В спальне лежала беспомощная мама, и мне нужно было проводить сиделку, дав ей денег, накормить маму ужином и поговорить с ней о том, что сегодня делается в мире и у меня на работе, затем умыть маму и уложить её спать. В ванной ждала стирка, на кухне уборка. На то, чтобы посидеть у компьютера над новым произведением, оставалось не более двух часов. Уже давно я привык к тому, что раньше часа ночи лечь спать мне не удавалось. Будильник ставился на шесть утра. И как-то получалось даже высыпаться. Наверное, я привык к такому графику.
Перед сном, когда я уже лежал в кровати, приходили думы о Вере Орловой и о жизни. До болезни мамы я встречался с разными девушками. Иногда даже с несколькими сразу, «собирая» из них образ одной идеальной, которую безрезультатно искал много лет. Конечно, я не ждал от таких встреч ничего серьёзного. После развода с женой внутреннее одиночество постепенно перешло в профессиональную привычку. Видимо, я серьёзно «подженился» на своей работе писателя, и теперь вряд ли мог расстаться с холостяцкой жизнью. С годами я понял, что идеала женщины не существует. Если только в книжках… И я стал создавать свой идеал там. Художественная проза – это волшебство, что производится всего из тридцати трёх букв и десятка знаков препинания, но стоит очень многого. Ведь когда ты как автор, один, используя своё воображение, создаёшь миры, населяя их героями – мужчинами, женщинами – и смотришь вокруг их глазами, ты живёшь чужими интересными жизнями. Многими жизнями. Ты начинаешь видеть вещи, посещать места, о которых не узнал бы никогда, переживая при этом конкретные эмоции и испытывая реальные ощущения опасности, влюблённости и даже счастья. Читая написанное, ты видишь и чувствуешь, как соприкасаются твои миры – внешний и внутренний, и понимаешь, что внешний мир – это тоже ты. И ты становишься кем-то другим. А когда возвращаешься в свой настоящий реальный мир, чувствуешь, как что-то в тебе немного изменилось, и тебе хочется сделать мир вокруг себя лучше. Так происходит потому, что литература открывает нам другие измерения. Она ведёт туда, где ты ещё никогда не был. И никто до тебя там ещё не был. И однажды наступает момент, когда, посетив другие миры, ты больше не можешь быть полностью доволен миром, в котором родился и вырос… и понимаешь, что надо что-то менять к лучшему.
Я верил, что своим творчеством приношу пользу людям. И продолжал писать.
Однажды мне на глаза попалась статья в иностранном журнале о том, как чтение снимает стресс. Я знал, что появившееся в научном обиходе в 1936 году слово «стресс» в переводе
