Здесь как всегда было тихо, от жары над камнями дрожало марево, в воздухе проносились стрекозы. Изаму давно свыкся с чувством вины, оно стало его частью, но сегодня к привычному списку того, что не успел, не смог, не спас прибавилось ещё одно — не был рядом. Возможно, она злилась на него, может, обижалась, а может, просто была не в настроении — психология беременных женщин не была его сильной стороной. Хотя, вероятнее всего, в нём просто говорила обида и попытки оправдать её поведение. Тяжело вздохнув, Изаму покачал головой — почему никто никогда не говорил, что отношения — это так сложно?

— Знала, что найду тебя тут.

Он почувствовал её появление за секунду до того, как Каэдэ встала рядом. Скосил глаза, нахмурился: скорбно поджатые губы, полный сочувствия взгляд. Да что, вашу мать, происходит?!

— Вообще-то сейчас я должен был быть дома, — настороженно протянул Изаму. — Почему вы решили, что я здесь?

Каэдэ тяжело вздохнула и вдруг положила руку на его плечо.

— Не пытайся сделать вид, что тебе всё равно. Потеря ребёнка — не та боль, которую надо прятать.

— Потеря… кого? — Показалось, что земля под ногами пошла трещинами, и он резко провалился в бездонную пропасть.

— Асами ещё не сказала? — поражённо спросила Каэдэ, увидев, как все краски схлынули с его лица.

— Что… что она должна была мне сказать? — Изаму не замечал, что голос дрожит, сосредоточив все силы на том, чтобы продолжать стоять и слушать рассказ Каэдэ. Не броситься прямо сейчас к ней, не забрать, спрятать ото всех, утешить, разделить общее горе. Ещё месяц назад он почти не думал о ребёнке, или думал о нём, как о помехе, о том, что вынудило Асами стать его женой. Но после того, как почувствовал эту жизнь внутри неё, все мысли так или иначе возвращались к безликому малышу, а в голове невольно выстраивались планы на будущее, в которых непременно звучал звонкий детский смех. У него будто вырвали кусок души, хотя, казалось бы, от неё и так давно ничего не осталось. Поманили и отняли надежду стать нормальным, стать как все.

— Ты знаешь, — задумчиво произнесла Каэдэ, когда замолчала, — я думаю, она винит себя в случившемся и от этого очень страдает. Хорошо, что теперь ты рядом.

— Хорошо, — эхом повторил Изаму, глядя перед собой. Что чувствует она — почему он не подумал об этом в первую очередь? Каково было ей пережить это, переживать до сих пор? Он впервые в жизни в первую очередь подумал о себе, и понимание обожгло стыдом.

— Изаму, — Каэдэ, необычайно тихая и робкая, осторожно коснулась его плеча. — Ты ведь поможешь ей?

Он ответил долгим взглядом, в котором было всё: обещание, уверенность, твёрдость. Всё, чего он не чувствовал, но в чём на этот раз себе не признавался. Отсекая острым лезвием собственную боль от разрушенных надежд, он оставлял только мысли о Асами. Запретил даже намёк на переживания о себе, потому что Асами сможет помочь только он.

А ему никто не поможет.

Теперь стали понятны и пустая кровать, и её реакция на его возвращение. А он, идиот, заказал новый матрас, думал сделать сюрприз. Захочет ли она вообще когда-нибудь вернуться в спальню? Время не лечит — пожалуй, это было известно Изаму лучше всех. Оставляет шрамы, вину, беспомощность и вечные сожаления, попытки хотя бы в мыслях изменить прошлое. А что, если бы он тогда сделал так… Или вот так… Или пришёл раньше… Или поступил иначе… Асами сейчас варилась в том же круге неизбывного «если бы», и при мысли об этом сердце сжималось с силой, от которой перехватывало дыхание. Она точно не заслужила подобного.

Изаму возвратился домой и до возвращения Асами просидел в кресле, не шевелясь, глядя на свои руки, лежащие на коленях ладонями вверх. Какой толк от силы, знаний, техник, если ты не можешь самого простого и самого главного: спасти любимого человека от шага к пропасти? Никаких слов не хватит, чтобы утешить, он сам это прекрасно знал. Но и молчать, ждать, что всё пройдёт само, не мог — слишком часто видел, как боль съедает изнутри, оставляя пустую оболочку. Почувствовав её приближение, Изаму с силой потёр лицо и обернулся к двери, как только она открылась.

Асами зашла, не глядя в его сторону, разулась, поставила сумку на пол. Замялась на пороге, пытаясь придумать себе дело, чтобы сбежать. В больницу, в лес — куда угодно. Только не встречаться с ним взглядом. Не говорить. Не слушать. Он оказался рядом моментально. Просто молча обнял, прижался виском к волосам, пытаясь поделиться тем немногим, что мог сейчас дать: своим теплом. Она застыла. Заторможено подумала, что сейчас должна заплакать, но слёз не было. Наоборот — злость на него вспыхнула, как порох, раздражение ядом сжало внутренности. Молчит, обнимает — слишком хороший, как всегда. Ни упрёка, ни слова о том, что виновата. Наверняка Каэдэ всё рассказала, значит, знает, что это её, Асами вина, и только её. А Изаму опять сам такт и благородство.

Отстранившись, Асами выпуталась из его объятий, прошла на кухню. Не оборачиваясь, спросила сухо:

— Ты ещё не ужинал?

Молча пройдя за ней, Изаму остановился за спиной, положил руки на плечи. С силой сжал, шумно выдохнул — волосы на затылке обдало горячей волной. Откинуться ему на грудь, прикрыть глаза, позволить жалеть… Асами хотелось этого, безумно хотелось. И в то же время от его жалости руки непроизвольно сжимались в кулаки. Пусть лучше обвиняет. Пусть скажет то, что постоянно твердит себе она, чем так.

— Я… — хрипло проговорил он, — я не знаю, что сказать.

— Лучше ничего не говори, — тихо ответила Асами. Повела плечами, сбрасывая его руки, и пошла к холодильнику. Он следил за её движениями: механическими, отточенными, и видел в ней себя. Каждый раз, когда небеса обрушивались на голову, он был таким же: отстранённым, максимально собранным, максимально закрытым. И единственное, чего хотел — чтобы оставили в покое. Тихо вздохнув, Изаму принял её выбор, молча встал рядом, помогая нарезать овощи.

— Расскажешь, как прошла поездка? — это были первые слова за прошедший час. Они сидели за столом напротив друг друга, пытались есть, хотя кусок не лез в горло. Снова чужие на большой кухне, далёкие, как никогда прежде.

— Ничего особенного, — ровно ответил Изаму. По сравнению с тем, что происходило сейчас, собственное раздражение казалось смешным и глупым. Асами равнодушно кивнула и начала убирать тарелки, он так же молча подошёл к раковине, чтобы их помыть. Тишина давила на плечи, они вязли в ней, как в болоте, погружаясь всё глубже и глубже.

— Ты же понимаешь, что нам надо поговорить? — нарушил молчание Изаму, когда они вернулись в гостиную. Темнота плавно окутывала дом, погружала в тени и безнадёжность. Асами сидела с ногами на диване, смотрела в одну точку, а он — на неё. На расстоянии вытянутой руки, но слишком далеко. Кивнув, Асами нехотя перевела на него взгляд, поджала губы. Только сейчас заметила, что он без маски. Когда снял? Или был без неё с самого начала? Плотно сжатые челюсти, росчерк морщины между бровей, в глазах ожидание.

Что я теперь могу тебе дать?