Шрифт:
Закладка:
– Что?! Что такое ты говоришь?!
– Правду и не со зла. Не губи себя, красивая. Люби, кого любится… Кто один на двоих, тот и выбирает, а троим счастливыми не бывать. Либо двое счастливы, либо никто.
– Как же ты меня ненавидишь!
– Уже нет… Потому и говорю.
– Госпожа, – худющая, других Елена не держала, рабыня неуклюже поклонилась, – за госпожой Агапе пришли…
Жена судьи холодно улыбнулась:
– Мы уже поговорили. Не правда ли, дорогая?
– Да, – подтвердила Агапе.
Она вернулась на уже чужой двор и перецеловала родных. Отец, шмыгая носом, подсадил дочь в повозку, свёкор помог устроиться поудобнее, Гай тронул лошадей – он никому не доверял править ими. Застоявшиеся рысаки рвались вперёд, дорога была ровной и почти пустой, и у последних домов Гай отпустил вожжи. Замелькали золотистые поля, поднялась, застилая прошлое, пыль. Троим счастливыми не бывать, либо двоим, либо никому… Что это? Проклятие? Благословение? Искушение? Пророчество? Она же никого не любит, не может любить после того, что было… А было ли? Спутать чужие песни со своей жизнью – ещё не любить.
– Что притихла, дочка? Боишься?
– Нет!.. Сейчас будут Кробустовы овраги. Там гадают, я тоже гадала…
– Сбылось?
– Нет…
– Сбудется.
Поворот был крутым, и Гай чуть придержал гнедых, Агапе успела рассмотреть жёлтый обрыв и пену зарослей. Где-то там зеленел незаметный среди чужой листвы бересклет, под которым она видела смерть и слышала свирель. Женщине показалось, что свирель поёт и сейчас, но, конечно, только показалось.
III
Сумерки почти стали ночью, деревья превратились в силуэты, за которыми озеро пыталось слиться с небом и не могло из-за облаков. Розовые с сиреневóй, узкие и длинные, они легли на холодную синь тремя мечами, и к ним от невидимого дальнего берега стремились такие же узкие сиренево-розовые облака-лучи, образуя кривую решётку. То, что творилось на небесах, вполне тянуло на знамение, но Марк знамениям не верил. Старым сказкам о бессмертных верил, гонялся за ними по всей империи, а пророчествам и приметам – нет, хотя с Агапе фавн и впрямь напророчил… Как и новую встречу.
Певец поморщился – воспоминания были не из приятных, даже не воспоминания – предопределённость. Загадываешь, ищешь, надеешься – а всё уже предрешено, пусть к лучшему, но не тобой. Марк поднялся и занялся костром – свалившийся на голову фавн до такого не снисходил, сидел, витийствовал и чесался. Закат совсем обезумел, облачная решётка стала тьмой, тьмой стало и поле с гребнем леса, а меж ними текло червонное золото.
– Эгей!
Что-то шлёпнулось рядом, что-то тяжёлое.
– Что это? – не понял Марк.
Фавн не ответил – усиленно, даже слишком усиленно жевал, но певец уже узнал кошелёк Агапе. Нашёлся, дрянь эдакая!
– Надо же, – Марк поднял предательский мешочек, – ремень перетёрся.
– Нет, – покачал головой козлоног, – не перетёрся. Это я его взял. Из-за неё. Другие ко мне за козлиным приходят. Они мне покушать, я им – сам понимаешь, и все довольны. А Агапе не такая, она меня понимала…
– Тебя?!
– Меня. Её ведь убить хотели, дура одна… Я не дал, а потом я ей играл… Небеса всемогущие, как же она слушала и как я играл! Я заставил её увидеть весну, виноградники, розы, даже твоих титанов… Я сам стал титаном!
– Опять врёшь, – попытался усмехнуться Марк.
– Нет. – Фавн отпихнул сыр и заплакал. – Я… Она больше не приходила… Ни разу… Эта дура сказала: уехала… Далеко. Насовсем… И не простилась! Так слушала и не простилась… Обидно!
Обидно ему!.. Скотина ревнивая, но судьбы нет, не считать же судьбой влюбившегося фавна! Сперва врал, потом крал, теперь припёрся невесть куда и ревёт… Весёлая из такой любви песенка вышла бы, веселей не бывает.
– Другие – те все время лезли… – Поганец хлюпнул носом: себя жалеть он умел. – Надоели… Не хочу быть скотом! Пошёл искать тебя, я ведь тебя слышал, а раз услышавши… Эхо, оно такое, не глохнет.
– Ну и что ты от меня хочешь?
– Найди её, а!
– Вот так вот и найди! После всего…
– А что? – не понял козлоног. – Её этот увёз… Который вино продаёт… Хорошее вино вроде, многие пьют. Ты найдёшь! Я имён не помню, мы ведь отказались от них, от имён-то, когда из чужой войны ушли. Нет имени – нет слова, нет слова – значит, свободен… Только одно имя и застряло – Агапе… Найдёшь?
– Нет.
Искать Агапе? Для чего? Увидеть счастливой? Несчастной? Любой? Вернуть деньги и стать в её глазах вором? Нет уж, что кануло, то кануло. И хорошо, кстати говоря.
– Не хочешь? – наседало козлоногое существо. – Почему? Обиделся? Так не вышло бы у вас ничего… Я ж говорил тебе, не твоя она…
– Так ведь и не твоя.
– А кто говорит, что моя? Я бы просто… Она бы плакала, а я б ей играл. Всем бы было хорошо…
– Ей особенно! – Певец поднялся. – Когда хорошо, всегда плачут.
– Так найдёшь?
– Нет.
– Тогда отдавай… Деньги отдавай, сам буду искать.
– Нет.
Тысяча монет. Выкуп за невесту… Цена велонской китары. Чем тебе не жена? Дорога да китара, а большего ты никогда не хотел и сейчас не хочешь, просто обидно за обман. Да и за отказ, хотя такие, как Агапе, по дорогам не бродят. Они на дорогах чахнут, пусть уж лучше живёт со своим виноторговцем, и ты живи.
Небо больше не будет лёгким.
Хрипом в сгубленных песней лёгких,
Кровью песней резанных пальцев
Метит Небо своих скитальцев…
Несколько догорающих веток или последний клочок небесного буйства? Не поймёшь, как не поймёшь, что же досталось смертным – жалкие, ненужные богам крохи или же нечто, недоступное тем, кто не познал неизбежности конца.
Это Небо тебя назвало,
Это Время тебя украло,
Это ты, что прощаешь Время.
Это ты. Ты один. Со всеми.
– Эгей! Ты чего?
– Ничего… Помолчи, дай записать…
Это ты, что прощаешь Время…
И вновь на весну надеюсь…
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь – не вода!..
Но не правда ли, зло называется злом
Даже там, в добром будущем вашем?
