Шрифт:
Закладка:
— Папа, ты как знаешь. Но я думаю, тебе нужно снова пролечиться. Хотя бы отпуск возьми… Давай поедем куда-нибудь на пару месяцев. Туда, где тебя смогут наблюдать знающие доктора, и где ты отдохнешь…
Полковник только смеялся над тревогой дочери:
— Да где же я смогу отдохнуть лучше, чем здесь? Где мне лечиться, если не в нашей стране? Тут климат сухой и жаркий. А что касается квалифицированных докторов, так и местные много учились. И опыта у них предостаточно.
Порой с видом строгим и серьезным он говорил Зулейхе:
— Жизнь меня многому научила, дочка. И я в состоянии понять, что и где у меня болит… И сдается мне, ты так за меня боишься из-за смерти матери… Но ты не думай, я пока умирать не собираюсь. Конечно тело у меня уже не то, что в молодости. Но я, слава Аллаху, в состоянии послужить еще несколько лет и армии, и тебе.
Зулейха вспомнила письмо, что она в те дни написала дяде. Это был ответ Шевкет-бею, которого очень опечалила смерть сестры и который писал, что сможет преодолеть боль утраты, только если будет рядом видеть племянницу:
«Отец был даже рад, что вы приглашаете меня в Стамбул на несколько месяцев. Сказал: “Немедленно собирайся, Зулейха. Думаю, что поездка поможет тебе приободриться. Я смогу проводить тебя до Мерсина”.
Вы представить себе не можете, как я обрадовалась. Я собиралась с упоением. Даже вам не сообщила, хотела сделать приятный сюрприз. Думала, как вы удивитесь, когда как-нибудь под вечер увидите, как я вхожу в дверь с сумкой в руке. Я вам несколько раз писала об Энисе-ханым, матери городского главы. Пока я не вернусь, она будет к нам ездить чаще. А если попросить, то и останется пожить. Она хозяйка в доме в полном смысле этого слова и, кроме того, очень любит отца. Этого невозможно не заметить. Сам он говорит то же самое и уверяет, что стал чувствовать себя гораздо лучше.
И все же у меня душа была не на месте все время, пока я собиралась. Мне казалось, что, когда уеду, отец умрет, как и мать. И ни с того ни с сего начинала плакать навзрыд. Как вы понимаете, эти беспричинные подозрения и смешные слезы не несут в себе ничего хорошего. Я тоже больна, но не понимаю, от чего мое недомогание. Из-за тяжелых потрясений, что я пережила? Или что-то не в порядке с внутренними органами? Не знаю.
Определились с днем моего отъезда. Отец должен был отвести меня на автомобиле Юсуф-бея до Мерсина.
До отъезда оставался один день, в доме были гости. В половине третьего позвонили в дверь. Смотрю, отец. Не в его привычках было приходить в это время. Я удивленно спросила, что случилось. Он взял сумку с документами, которую ему через дверь протянул слуга, и сказал:
— Ничего, у меня тут срочная работа, поработаю дома, к тому же очень жарко. И работать будет легче, когда переоденусь в домашнее.
После этого разговора я вернулась в гостиную, а он поднялся наверх к себе.
Пока я сидела с гостями, только об отце и думала. Через полчаса я вдруг встала и, медленно ступая на носках, поднялась наверх и резко распахнула дверь в его комнату.
Отец растянулся на канапе, даже не сняв сапоги. Только скинул с себя китель и бросил на стул. Его волосы спутались, лицо исказила болезненная гримаса. Без сомнения, у него был мучительный приступ.
Когда он по шагам понял, что к нему зашли, то вскочил с канапе и рассмеялся:
— Напугала ты меня, Зулейха.
— Чем?
— Просто напугала. Ну как же сегодня душно. Я вот решил прилечь здесь ненадолго. Навалилась дремота. А тут ты так резко дверь открываешь. Понимаешь теперь.
— Понимаю, папа.
Он повернулся к столу и, чтобы меня провести, начал разбирать наваленные там бумаги.
Я села на стул рядом с дверью и, не говоря ни слова, следила за его движениями. Делая вид, что ищет затерявшийся документ, и не глядя на меня, он спросил:
— Ушли твои гости?
— Нет еще.
— Тогда что ты здесь делаешь?
— Ничего… Просто очень жарко. Задремала.
На этот раз он повернул голову и улыбнулся:
— Хорошо ли говорить неправду, Зулейха?
После недолгих колебаний я ответила:
— Если это ответ на ложь, то хорошо.
— Ах вот как?
Я встала и медленно подошла к нему. Заглянула в его глаза и взяла за запястья, чтобы он не смог отпираться:
— Зачем вы меня обманываете? Вы больны. Вы не можете находиться на службе… Вам хочется прилечь… А вы не ложитесь, потому что стесняетесь меня. Только из-за меня вы во время приступа боли лежите на канапе. Для вида перебираете бумаги, что разбросаны по столу. Делаете вид, что что-то Пишете. Вот хотите, просмотрю эти бумаги, задам вам несколько вопросов о том, что же вы делали, и не выкрутитесь.
Я понимала, что со мной вот-вот случится один из припадков с рыданиями, а потому начала громко смеяться:
— Перед вами не ребенок… И не кто-то из прислуги. А образованная девушка…
Отец попытался пошутить:
— Ты, Зулейха, начала превращаться в ужасного деспота. Смотри, я не из тех мужчин, что готовы находиться под каблуком!
— Ну посмотрим!
— Что за уверенность!
— Сейчас я вас заставлю переодеться и лечь. И срочно пошлю за тем пустоголовым доктором из муниципалитета… Он, конечно, не шибко умен и мало чего дельного сказать может, но все-таки… Упавший в море и за змею хватается. Давайте, переодевайтесь.
— Распоряжается тут. Прямо приказы мне тут отдает…
— А вы думали… Конечно.
— Хорошо, пусть сегодня будет как ты скажешь.
— Сегодня и всегда. До тех пор, пока вы не перестанете ребячиться и обманывать меня.
— Да, но когда ты завтра уедешь…
Я уже все решила и спросила:
— Уеду куда?
— В Стамбул…
— Это я-то? А я не собиралась никуда уезжать.
— Это еще почему?
— А вас я на кого оставлю? Я не поеду.
— Ты все шутишь.
— Это не шутки, папа. Наоборот, я говорю очень серьезно. Прежде всего нужно подумать о тебе. Я не могу оставить тебя одного. Как было бы хорошо, если бы мы могли поехать в Стамбул вместе. И то не ради Стамбула, а ради твоего здоровья. А не сможем, останемся тут вместе.
— Не пойдет.
— Очень даже пойдет.
— Мои приказы должны выполняться.
— Должны. В казарме. Здесь такие порядки не действуют…
Наш разговор был больше похож на перепалку. Не начни
