Не знаю, показалось мне или в воздухе уже и правда витал запах тления, обкладывающий горло сладковатой коростой? Спазмом сводит, когда хочешь сглотнуть. Все слова, которые стоило произнести вслух, прилипли к гортани, и Ромка ничего от меня не услышал. Но у меня хватило сил и смелости обнять его и гладить спутанные, еще влажные волосы до тех пор, пока не примчались Артур с Юрием – буквально минут через пять, как будто были вместе во время моего звонка.

– Дверь была открыта? – первым делом спросил Артур, даже не дрогнув при виде трупа.

– Нет, у Ромки свой ключ, – объяснила я. – Мы хотели обсохнуть у нее… Сначала позвонили, но никто не открыл. Мы решили, что ее нет дома. Думали, где-то пережидает дождь.

Я уже не гладила Ромку, но еще сжимала его локоть, хотя он и не вырывался. Мне не нравилось, что его лицо стало безразличным и сероватым. Артур тоже с явным беспокойством заглянул ему в глаза.

– Ребята, идите-ка на воздух. Дождь уже кончился. Полиция будет с минуты на минуту, тогда вас позовут. А пока продышитесь.

На Юрия он тоже поглядывал с тревогой, но тот хотя бы не зеленел на глазах, хотя мне казалось не очень хорошим признаком, что Ромкин дядя прислонился к стене и молчал с совершенно отсутствующим видом. Лучше бы уж закричал тоже… Слишком мало я знала обоих, чтобы судить, какая реакция может считаться нормальной.

Я вывела Ромку в подъезд и, не выпуская руки, свела его вниз. Он покорно шел за мной, как маленький ребенок, и от этого мне было не по себе. Готовности отвечать за другого человека я в себе не чувствовала. Есть девчонки, которые еще в школе ведут себя как мамочки и всех опекают, но меня такие всегда просто бесили. Была у нас одна, которая вечно говорила мне, когда мы выходили после уроков:

– Закрой горло, продует.

Неудивительно, что я стала сбегать от нее, лишь бы не ходить домой вместе. Хотя кого-то другого такая забота, наверное, порадовала бы.

Но Ромке я ничего подобного не стала говорить. Он плюхнулся у подъезда на скамейку, которая была совершенно мокрой, только ему было плевать. А я сесть не рискнула, встала с ним рядом, чтобы коснуться в утешение, если его опять начнет трясти.

– Кто это… Кто мог… – бормотал Ромка, заикаясь.

Как будто у меня был ответ!

Подъехали две полицейские машины, но на нас никто не обратил внимания, видимо, мы ничем не походили на свидетелей. Или они просто не разглядели Ромкиного лица… Как по мне, именно так и выглядит очевидец преступления.

Через пять минут один из парней в форме спустился за нами, но тут же вышел второй, уже в штатском, и остановил его:

– Мы тут с ребятами побеседуем.

Я сразу решила, что это Артур послал оперативника, чтобы никто не вздумал снова тащить Ромку в ту квартиру.

Садиться опер тоже не решился и встал рядом со мной. Он был каким-то несерьезно круглолицым и румяным, точно шагнул с лубочной картинки из жизни русского села, надо лбом торчали светлые кудряшки. От него пахло сигаретами с ментолом, и это меня удивило: разве мужчины их курят? Надо выяснить, это может пригодиться в каком-нибудь будущем расследовании. Я надеялась, что Артур сдержит слово и не бросит меня на обочине…

Достав из кармана блокнот, оперативник оценивающе посмотрел на Ромку. Увиденное его не порадовало, поэтому он обратился ко мне:

– Ваше имя? Кем вы приходитесь убитой?

– Никем…

Я никто. В философском смысле это звучало удручающе, но парни из отдела убийств не особо склонны к философии. Поэтому он легко воспринял, что я прихожусь убитой никем… Но не отцепился от меня, начал расспрашивать, как я вообще оказалась в этой квартире и что меня связывает с внуком жертвы.

Наверное, он еще долго пытал бы меня, но тут из подъезда появился Артур и негромко произнес:

– Она со мной.

Оперативник как-то странно дернулся – то ли испуганно, то ли обиженно – и уставился на Ромку.

– Последний час мы провели вместе, – предупредила я на всякий случай.

Это его обрадовало: круглая физиономия расплылась ухмылкой, которую он тут же стер, наверное, вспомнив об Артуре, стоявшем у него за спиной:

– А бабуля мертва уже больше часа…

– Не называйте ее бабулей! – неожиданно вскинулся Ромка. – Она этого терпеть не могла.

– Как скажешь, – пробормотал оперативник. – Давай, парень, расскажи, как ты провел это утро.

Ромка поднял голову, и мне тут же захотелось встать между ними, чтобы закрыть его – таким несчастным он выглядел.

«Посмотрите на него! Разве он может кого-то убить?!» – меня тянуло выкрикнуть это.

Но уже вспомнились портреты серийных убийц, которые однажды показал мне Артур, – среди них полно было таких вот милых и невинных с виду ребят…

У меня защемило сердце: «А если Ромка попытался с моей помощью обеспечить себе алиби? Пырнул ее ножом и прибежал к музею… Почему он так бежал?»

Я ничего толком не знала об их семейных отношениях и о том, была ли у него причина избавиться от бабушки. Может, он был ее единственным наследником? До этой минуты мне даже в голову не приходило, что этот мальчишка может быть виновен, но теперь страшно было взглянуть на Артура – он тотчас все прочел бы по моим глазам…

Во дворе пятиэтажки уже собирались любопытные, то ли соседи, то ли курортники. Двое полицейских, которых поставили в оцепление, вяло отгоняли их, отказываясь отвечать на вопросы, но каждую минуту к ним подходил кто-то еще, жаждущий узнать, что случилось. И все смотрели на нас с подозрением и страхом. Неужели в их глазах и я выглядела убийцей?

Ромка уже что-то рассказывал про завтрак и прогулку с собакой… Я даже не знала, что у него есть собака. Что еще мне неизвестно о нем? Легче назвать то, что я знаю: у него открытая улыбка и сильные руки, а взгляд бывает таким трогательным – просто хочется прижать его к груди и побаюкать. Убийцы бывают такими? Или те, кого не могут поймать, самые изощренные, только такими и бывают? А громилы с квадратной челюстью и маленькими глазками – киношный образ?

– А потом мы были с Сашей, – он взглянул на меня с мольбой.

И это мне не понравилось… Невиновному человеку нет нужды просить о защите.

Только я