вроде попал под сокращение. На морде военкома была написана откровенная зависть. Какой-то лейтенантишка, а боевой орден и две медали. То, что за эти награды мне дважды довелось в танке гореть – не считается. Когда в его кабинет зашел капитан в синей фуражке с красным околышем (войска МГБ), на обрюзгшем лице военкома мелькнула какая-то гаденькая усмешечка. Военком вышел, а капитан стал меня окучивать. Впрочем, он мог просто сказать: «Надо!» Мы тогда так были воспитаны. Надо – и все. И понесло меня на край света. Израиль – это была пустыня и болото. Может, в столице, в Тель-Авиве, тогда и было красиво. Но нас-то приземлили в таакой дыре… Я да еще один танкист, с 3-го Украинского, и два техника местных. Они говорили на странном языке, немного похожем на немецкий. А я его не знал. Слышал только, что это называется идиш. У нас в семье его только баба Фира знала. От нее я перенял одно слово – агицын паровоз. Какой там иврит! Я почти до 48-го ни одного, говорящего на иврите, и не встретил. Ползали мы по свалке, и собирали из ржавых остовов грузовики и танки. И таки собрали. Между делом кто-то там провозгласил Израиль. Вот тогда и пригнали к нам молодых израильтян. Я уже почти говорил на идиш, а тут пришлось и иврит учить. И одновременно гонять этих пацанов, пытаясь сделать из них танкистов. А какую гадость мы заливали вместо бензина! Танковые двигатели-то все были бензиновые. Потом были бои. Паршивые бои. И война была паршивой. Но у меня был приказ Товарища Сталина – И мы таки создали армию Израиля. И когда в 49 м, наступил мир, я уже был израильтянином. Я за эту землю кровь проливал! Потом учеба, стройки, стройки, стройки. Инженеру-строителю работы хватало. Опять война- и опять стройки. Жена, дети… Дети. Это сын, дубина стоеросовая, мне никак умереть спокойно не дает. Но я умный! Я хитрый! Я вас всех…

Больно то как! Нет, то, что этот полутруп ты моешь, это хорошо. Гнить я не хочу. Пока не хочу. Вот, вот так, с каталочки в кресло, а я вот так, чуть бочком. Ты же не понимаешь, ты не видишь. Правая-то у меня на виду, а левая-то под одеялом. Вот еще чуть-чуть. Да я бы давно все закончил, но просчитался. И у деда и у отца парализовало правую сторону. Вот я и готовился под левую. Просчитался…

Ну что ты пялишься, дура? Да, я задумался о своем. Опять ты свою овощную бурду будешь в меня вталкивать. Но я хитрый, я покорно буду глотать. Вот, уже кончается. Сейчас! Я мычу, и чуть выгибаюсь. Дура тут же сует мне салфетку в правую. Ага! Я ж интеллигент, как не вытереть ротик салфеточкой. А вот – чуть сдвинул левую. Совсем чуть-чуть. И средний палец, тот, что не совсем умер, еще раз нажал на подкладку. Воот она, лапушка моя! Длиненькая и гладенькая. Так, теперь можно отдохнуть до вечера…

Ага, вечерний чай. Да, мои зубы истерты до корней. А ведь предлагал же дантист. Все предлагал удалить. И деньги у меня были. Пожадничал. Внуку к свадьбе подарок готовил. Квартиру в центре. Да, когда я ушел на пенсию, думал: Какую длинную жизнь прожил! И были еще силы, и были планы. В том числе насчет зубов. Нужно было вырвать. Эта печенюшка как напильник. И трет по корням, трет. Так больно!

Ну вот, вот он, момент истины. Давай, дура, доставай свой шприц! Так, так поближе! Умничка! Ампулу и нужно держать в левой, иначе как же я ее у тебя выбью?

А вот так! И выбитая ампула падает в складку одеяла, укрывшего мою левую. Теперь маленький поворотец… Дура, смотри выше, выше! Вот, вот… Видишь, вот она, ампулка!

Ну конечно ты не проверишь надпись! Я хитрый! Я все знал!

Тогда я просто опоздал. Ну, не должен инсульт бить неожиданно. Боли какие-нибудь, ну хоть что-то. В восемьдесят пять я уже был готов. Я ловил первые признаки. Проворонил. Но я хитрый. Все рассчитал. Ампулку запрятал в обшивку кресла. А куда ж и класть паралитика, как не в это кресло. Я его для того и покупал! Конечно, я не думал, что стану растением сразу. Но вышло как вышло. И вот теперь! Да, лапушка, да! Этот твой витаминный укольчик принесет мне избавление. И я, право же, его заслужил! Коли!..

Блииин! Я все еще жив? Что это? …

7 Шербурские зонтики

В полдень солнце жжет в Эйлате невыносимо. Все номальные люди сидят в тени. Но рядом, в шезлонге на самом солнцепеке потягивает пиво пожилой мужик, типичный «русит» – так называют в Израиле всех, туристов или эмигрантов, приехавших недавно из России, Украины и прочих СНГ-вских стран. Я здесь уже больше недели отдыхаю, и, на правах старожила, решил поделиться опытом:

– Земляк, тут солнце бешенное. Можно рак кожи схватить. Ты б в тенек перебрался.

– Ничего, мне солнце полезно, – отвечает «русит».

Причем слова выговаривает с совершенно израильским гортанным акцентом. Смотрит на меня доброжелательно, и добавляет: «Впрочем, если ты свой шезлонг сдвинешь немного, я тоже в тени посижу. Меня Ави зовут»

Он угостил меня пивом, я его – сигаретами. Разговорились.

Ави – «сабра», то есть израильтянин, родившийся в Израиле. Но родители его приехали, хоть и в разное время, из Украины. Он жил в Тель-Авиве, вместе с другими мальчишками кидал камнями в англичан в 46-м. И очень переживал, что закончилась «война за Синай» в 56-м, а он еще не дорос до армии. Русский язык у него от родителей.

Ави – отличный собеседник. Правду ли он рассказывал, и всю ли правду, не знаю. Много деталей, подтверждающих правдивость его рассказов, я потом отыскал в Интернете.

Прилетев после отпуска домой, я все, что запомнил, записал. А вы почитайте.

Я не националист, но не признавать, что между нациями есть разница –это быть слепым на оба глаза. Ну, вот цвет траура у японцев – белый, у тамилов – синий, у европейцев –черный. Есть верные приметы которые для одних предвещают добро, а другим сулят зло. Черная кошка, например. Для Англичан – добрый знак, а нам неудача.

Или возьмем кражу. Для некоторых народов это как национальный спорт. Вот, для техасцев прошлого века- кража скота. Для ваших кавказцев – кража невесты, а для бедуинов – угон машины. Межу прочим, украсть морское судно могут только