Я в бешенстве переваривал информацию, которую получил от моего человека, следившего за Лизой. Не может быть! Какой еще на хрен ухажер!

Еще больше меня выбешивало то, что я застрял здесь, пока мою маленькую девочку увести могут. Я прямо уже видел, как выбиваю всю дурь из ее горе жениха. Подробностей не было, но меня потряхивало от мысли, что какой-то прыщавый молокосос мог трогать ее своими липкими лапами. Вернусь, все руки ему переломаю.

Три дня! Еще целых три дня ждать этих долбаных немцев, с этой их чертовой корпоративной гулянки.

Я был зол! Очень зол! Весь мир как будто проверял меня на прочность, подкидывая проблему за проблемой.

– У вас еще какие-то проблемы, мистер Волков? – Моника явно наслаждалась моей злостью, и происходившей со мной неприятной ситуацией в целом. Ее самодовольная улыбка играла на лице, а выражение глаз, явно говорило о том, как это все ее забавляет.

Решение пришло моментально, прокручивая потом эту ситуацию, я не мог понять почему так поступил, во мне как будто проснулся голодный и безжалостный зверь.

Одним броском я преодолел расстояние между мной и Моникой. Она даже пикнуть не успела. Нагнув ее через стол, я заломил ей руки за спину. Она стала сопротивляться, но ее мышиные барахтанья ничего не значили для меня, и только распаляли во мне зверя.

Одной рукой я стал задирать ее юбку карандаш до талии, а другой держал ее руки. Черное кружевное белье и чулки в тон моментально возбудили меня. Я прошелся ладонью по кружевной резинке чулок, а когда дотронулся до нежной кожи на внутренней стороне бедра, из груди Моники вырвался стон.

– Так тебе это нравится, маленькая шлюшка, – не дождавшись ответа, я отодвинул ее белье и одним мощным толчком вошел в нее на половину. Она закричала и попыталась опять вырваться, но моего внутреннего зверя уже было не остановить. Еще одним резким толчком я вошел в нее на всю длину, и стал вколачиваться в ее уже готовое и влажное лоно, ускоряя свои движения.

С ее губ срывались уже стоны удовольствия, но я не был настроен на то, чтобы дарить ей наслаждение и быстрыми движениями завершил свое дело, оставив ее лежать на столе.

Я направился в душ, и только под струями прохладной воды, начал понимать, что сейчас произошло. Мое тело просто наслаждалось полученной разрядкой, да и что таить, просило продолжения. Мое тело хотело вернуться к Монике и отодрать ее во все щели, отдолбить ее в рот, выбивая из нее всю холеную спесь.

Только вот на душе у меня было херово, я и сам понимал, что нормальный мужик не может без регулярного секса, но столько мечтал о своей маленькой девочке, что не хотел ей изменять, особенно теперь, когда она почти стала моей.

Ладно, было и было, нечего теперь сопли на кулак наматывать. Сейчас выйду из душа, выкину из номера эту шалаву, забуду обо всем, что произошло и настроюсь на рабочий лад.

Но то, что я увидел, вернувшись в комнату, заставило меня поменять свои планы.

Моника полулежа сидела на диване, уткнувшись лицом в кожаный подлокотник и тихо плакала. В полумраке я не видел ее лица, но негромкие всхлипывания доносились до моих ушей.

И тут я впал в ступор. Что я натворил! Как все это произошло. Я фактически изнасиловал ее. Мой секс с другими никогда не отличался мягкостью, но именно жесткости от меня и хотели. Все мои бывшие только и мечтали о том, чтобы их грубо взял властный мужчина и подчинил себе. И такая ситуация, честно говоря, со мной впервые.

Я бесшумно подошел к дивану и сел рядом. Я не знал, как вести себя дальше.

– Я думал, тебе понравилось, ты же сама вроде не прочь была, – да, на извинения это точно не похоже. От моих слов Моника лишь еще больше всхлипывать стала, и, не глядя на меня, попыталась заправить смятую блузку в юбку. Я обратил внимание на то, что разрез на ее юбке стал больше, значит, я в своем порыве не заметил, как порвал.

Да уж, гордиться не чем, и мне как-то так сразу ее жаль стало, не конкретно ее, а вообще этот образ униженной девушки. Ведь такое с каждой могло случиться, а если бы с Лизой?

– Прости, я правда не думал, что так получится. Просто злой очень был. Как-то навалилось все, и секса у меня давно не было, – меня как прорвало на откровенности, и я говорил, не глядя на нее.

Боковым зрением я уловил, что она подняла голову, и посмотрел на нее. Лицо Моники было заплаканным, щеки исполосованы грязными дорожками от растекшейся туши, губы припухли. Она выглядела так маняще невинно, что хотелось ее поцеловать, обнять и утешить.

Увидев в моих глазах чуточку нежности и неподдельное раскаяние, она потянулась ко мне обняла, и разрыдалась на моей голой груди, так как после душа, я успел накинуть только спортивные штаны.

Я неловко обнял ее и почувствовал, как по моей груди стекают мокрые дорожки ее слез.

– Ну все-все, не плачь, – я пытался успокоить ее как мог, и стал поглаживать по голове.

Она подняла ко мне свое лицо, и, не открывая своих заплаканных глаз, в каком-то необъяснимом порыве, стремительно нашла мои губы и прижалась к ним в просящем поцелуе.

Ее губы были солеными от слез, и я ответил на поцелуй, сначала нежно, а потом настойчиво, прекрасно понимая, чем все это закончится.

Наши языки начали сплетаться, а ее ручки нерешительно поглаживали мой обнаженный торс.

Стон, который вырвался из моей груди, был от безысходности. Я одним движением взял ее за талию и пересадил к себе на колени, а она, в свою очередь, лихорадочно стала срывать с себя одежду.

Пока она пыталась безуспешно расстегнуть свою блузку с сотней пуговок, я поднял ее уже свободно болтающуюся юбку до пояса и через белье, большим пальцем руки стал ласкать самое чувствительное местечко между ног. Когда мой указательный палец вошел в нее, а большой продолжал выписывать нежные узоры на клиторе, она застонала уже в голос, высказывая нетерпение.