Шрифт:
Закладка:
Ты не пишешь, как твое здоровье. А меня очень беспокоит, как ты себя чувствуешь. Еще раз, спасибо за книгу и письмо.
До встречи,
Наоми
Израиль прикоснулся к изводящим ее кошмарам.
“Твоя мудрость спасает меня от одиночества, твоя духовность освобождает меня от печали. Юмор твоего языка отдаляет тебя от горестей, а меня – от напряжения”, – говорит он ей, и чувствует удовлетворение от того, что она его понимает.
При первом посещении ее “башни”, он был потрясен. Стоял на пороге ее комнаты, и ноги его окаменели при виде ее потрепанной одежды и беспорядка.
“Я нуждаюсь в душевном покое, я не хочу прикасаться к этим коробкам”, – сказала она, проследив за его взглядом в сторону груды грязного белья, громоздившегося за занавеской в конце комнаты.
“Наоми, почему ты живешь в такой запущенности?”
“Раз в две или три недели я меняю брюки и рубаху, лишь бы не слышать унизительные выговоры”.
“О чем ты говоришь, девочка?”
“Эти кошмары меня преследуют из Мишмар Аэмек”.
Отклонения ее личности ставят его в тупик. Ему ясно, что детская наивность и незаурядный ум составляют сущность ее личности. “Я существую на нейтральном поле, – призналась она ему и рассказала о том, что произошло у нее с Мони, добрым ее другом.
Симпатичный парень Мони повадился к ней приходить со своими проблемами и угощениями: кофе, плитками шоколада, вафлями. Все это ему посылает отец из Бельгии. Принес ей недавно подарок – “Краткий лексикон литературных понятий” на немецком языке. И вот он не удовольствовался одними разговорами, и она резко оттолкнула его от себя. Мони извинился, но и удивился. Из сплетен, которые доползли сюда из кибуца Мишмар Аэмек, он пришел к выводу, что она будет сговорчива.
Тем более что, она относится к нему с симпатией.
“Израиль, были бы мы вместе, такое не могло бы случиться”.
“Наоми, нет бесплатных подарков. В этом случае, ты получила шоколад и кофе из Европы, подарок от мужчины”. Намек был на то, что ей необходим руководитель по жизни вдобавок к духовному наставнику.
Здравствуй, Наоми,
Я искал тексты Лукача (венгерского философа-марксиста. Прим. переводчика) о символах. Но так и не нашел. Я хочу завершить свою работу об Агноне. Мне важно знать, что писал Лукач о символах. Две работы я хочу завершить в течение лета. Об Агноне и о развитии еврейского национального вопроса с исторической точки зрения, его связи с буржуазным миром, с одной стороны, и миром социализма, с другой. Это большой труд, и в течение лета мне бы завершить вторую часть – проблему еврейского национального вопроса от Маркса до Сталина, до тридцатых годов нашего века.
Если ты сможешь мне помочь с Лукачем, буду тебе премного благодарен. Думаю, тебе будет легче это сделать, чем искать Мартина Бубера в библиотеке кибуца “Зореа”.
Несомненно, ты вернулась домой в полном здравии. Болезнь ослабела, или испарилась начисто. Проблемы молодежи также упорядочились, и работа вернулась в нормальное русло. Роман продолжается своим чередом, и проблема Эдит и Ласкера приближается к завершению.
Медленно, но верно круг замыкается. Нестыковки в языке выпрямляются. По вечерам ты более спокойна. Ночь смыкает веки приятной дремотой. Сны несут покой. Утром ты встаешь отдохнувшей и успокоенной. Мир прозрачен, ясен и полон надежд. Равномерная дневная работа приносит чувство удовлетворения. Молодежь, наконец, обретает человеческий облик. Не так ли? Если тебе чего-то не хватает для цельности картины, это тоже придет.
Всегда надейся на лучшее.
Всех благ,
Израиль
Буква к букве, вплотную. Гибкие и мягкие, они текут по страницам писем. Буквы встают перед ее глазами, они звучат поверх страниц, тонких и немного прозрачных, рисуясь и закругляясь чернильным пером.
Добрая моя девочка, здоровье мое в порядке. Не беспокойся. Всё зависит от погоды и настроения. Это главные факторы, влияющие на меня. Не будем брать в счет всякие физиологические мелочи. Погода здесь, в Гиват-Авиве, лучше, чем у меня дома. Настроение же, главным образом, зависит от людей, окружающих меня. После многих лет опыта общения с разными, часто весьма странными, людьми, я удовлетворяюсь малым. К примеру, письмом от тебя. Получил его сегодня. И так как ты жалуешься на то, что я не приложил к предыдущему письму бюллетень, касающийся моего здоровья, сообщаю тебе данные в начале этого письма. Насчет репродукций: кто-то купил мне их, и, в знак благодарности, я повесил на стене. Я люблю голландцев, их полотна с анфиладами комнат. И анфилада эта протягивается глубокой перспективой до дальних окон. Люблю тишь и чистоту этих комнат, уверенность проживания в них, женщин, занимающихся домашней работой, мужчин, так прочно сидящих на стульях, детей, так беззаботно и без боязни занятых своими играми. Корабельщики и купцы, они не стремятся, как англичане, захватывать чужие земли, и не высокомерны, как те, по отношению к остальному миру.
Наоборот, через окна их комнат большой мир заглядывает внутрь. Короче, я тебя люблю. Но еще не выяснил для себя до конца – почему. Встретимся – поговорим. Я хочу тебя увидеть. Из твоего письма я понял, что ты не получила мое письмо.
Я послал в пятницу из Тель-Авива.
В нем я писал о том, что встречался с Шлионским, не смог сдержаться и рассказал ему твоей прозе. Коротко пересказал ему сюжет и мое мнение об этой работе. Он тут же, немедленно, захотел это увидеть. До десятого числа этого месяца он отправляется в Европу на конгресс Мира. Мы немного опоздали. Предлагаю прислать мне всё, что у тебя есть. В эти недели я более свободен и мог бы сделать тебе стильную прическу.
Почему ты задерживаешься с ответом на это предложение?
Через две недели Шлионский вернется. Я обещал ему принести твое повествование и привести саму тебя. К этому надо подготовиться. Если ему это понравится, он опубликует твою работу в следующем номере журнала “Орлогин” (“Часы”. Прим. переводчика). Я огорчен тем, что ты не получила мое письмо. Я послал его оказией – с одной из членов кибуца “Ашиомер Ацаир”, из Тель-Авива, она же не переслала тебе. Ладно. Теперь поговорим о других делах. О романтике. Романтики видят мир непосредственно…
Она писала ему, что
