– Запишите вот эту, пожалуйста.

Библиотекарша, восседая, как администратор на рецепшене, одобрительно кивнула, и выдвинула ящичек в поисках формуляра. А на меня плавно и незримо сходило великолепное ощущение того, что мироздание совершенно.

Что? Правительственный борт разбился? Ай-я-яй… Ничего, будет траур и пышные похороны, западные брехливые газетенки вволю посудачат о кремлевских интригах, а затем соберется внеочередной Пленум, и те же «таймсы» да «цайтунги» начнут глубокомысленно ковырять в носу, изображая наимудрейших.

И ни одному толстопузому аналитику, важно глаголящему в интервью, даже в голову не придет, что его глазки, заплывшие за сильными очками, зрят потрясение основ – скрипучая арба истории сворачивает на новый путь…

Несколько лет пройдет, пока изменения обретут значимость, но высмотреть то, что мир стал другим, будет дано лишь одному человеку. Мне. А я никому об этом не расскажу.

Вторник, 25 декабря. Вечер

Москва, район Ясенево

Андропову давно полюбились выезды «в лес» – в белой «книжке» ПГУ работалось отчетливей, чем на Лубянке. Да и вид из окна способствовал вдохновению – не в затылок мерзнущему Феликсу упирался взгляд, а скользил по чересполосице раздетых догола деревьев, угадывая за черными стволами заснеженный простор полей. Хорошо!

В кабинет заглянул порученец, глядя преданными глазами.

– Василь, принеси, наверное, чаю, – зябко потер ладони председатель КГБ, и уточнил: – На троих!

Минуты не прошло, а уже простелилась салфетка на овальный столик. Сверху пристроился осанистый самовар с выдернутым шнуром. Василь звякнул жостовским подносом, и молча удалился, напоминая хозяину кабинета немого Герасима.

Полированная створка не успела закрыться – на пороге замер полковник Лазаренко. Широкие и грубые, словно рубленные топором, черты его лица собирались в образ бойца, а тяжелый твердый взгляд, немножко исподлобья, как будто подчеркивал холодную безжалостную силу, присущую воину. Правда, обширная залысина смазывала впечатление, но дань времени платят все…

– Могу? – лапидарно спросил полковник.

– Прошу, Александр Иванович, прошу! – Андропов сам шагнул навстречу, и пожал сухую, жесткую руку. – О, и ты здесь…

В дверях нарисовался генлейт Иванов.

– Куды ж без меня? – хмыкнул он.

– Чай подан, господа диверсанты! – повел Ю Вэ рукой.

– И бараночки… – плотоядно заурчал Борис Семенович. – И конфеточки…

Лазаренко, тая улыбку в морщинках у глаз, молча налил себе полкружки.

– Поделюсь информацией для зачина, – энергично проговорил председатель КГБ, осторожно усаживаясь за стол. – Комиссия по расследованию не выявила ни единого подозрительного момента. Эксперты признали, что левая мотогондола «тушки» загорелась в маршрутном полете, пошла вразнос, и пожар сразу же перекинулся на средний двигатель, выводя из строя управление рулями направления и высоты… Короче говоря, поздравляю.

– Шлужим Шоветшкому Шоюжу, – выговорил Иванов с полным ртом. Заметив неодобрение Ю Вэ, добавил, давясь: – Да я серьезно!

– Верю, – сухо вытолкнул Андропов, и вольнее откинулся на спинку. – Повторю еще раз: ликвидация прошла успешно – и по заслугам. Раньше всю эту группу расстреляли бы по 58-й, и всего делов, а нам вот пришлось изворачиваться. Только вы уж простите, Александр Иванович, я вам не назову источник информации, доказавшей вину… м-м… «врагов народа».

– Переживу, – мягко улыбнулся Лазаренко, щепетно беря сушку.

– Правильно… – заворчал Борис Семенович. – Меньше знаешь, крепче спишь.

Покосившись на него, Ю Вэ усмехнулся. Сцепив пальцы, прижал руки к груди, и уткнул подбородок в костяшки.

– Я собрал вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – продекламировал он, и криво усмехнулся. – Мы хорошо выспались в шестидесятые, и дрыхнем до сих пор, прокемарив польский кризис. Его можно было купировать лет пять назад, а теперь… А теперь Устинов стягивает войска.

Тут даже бесстрастного Лазаренко пробрало.

– «Дунай»?9– хищно прищурился он.

– Хуже! – буркнул Андропов. – Чехи не сопротивлялись, а вот пшеки за оружие возьмутся. Уже берутся! И нужно принимать срочные меры! Ну, малевать «полосы вторжения» на танках не нам, лучше займемся тем, в чем знаем толк – «прямыми действиями». Необходимо срочно «гасить» вожаков КОС-КОР, КНП, оргядер забастовочных комитетов, подготовленных подпольем, наиболее активных функционеров антисоциалистических и антисоветских групп. В том числе «польского папу» Иоанна-Павла II, ибо бесхребетная ПОРП уступила массы клерикалам!

– Займемся, – невозмутимо кивнул Александр Иванович.

* * *

Уже под вечер, одурев от планов громадья, Юрий Владимирович задержался вдвоем с Ивановым. Удобно развалившись в кресле, он блеснул очками на генлейта.

– Борь, а что там с Кирш… м-м… с Натальей Ивановной?

Генерал-лейтенант заерзал.

– Оч-чень любопытная ситуация, Юра, просто бесподобная! – затянул он, оживляясь. – Понимаешь, в списках эвакуированных такой фамилии не значится. Вообще! Зато среди раненых спецов, которых бортом марокканской РАМ доставили в Касабланку, зарегистрирована некая «Н. Альварадо»!

– Ага! – каркнул Андропов, шлепая ладонями по столу. – Что, подженился-таки дон Педро?

– Ох, дон Педро… – с чувством застонал Иванов. – Ох! Это был такой мужчина! Это что-то…

– Уволю, – угрожающе насупился Ю Вэ.

– Да это всё нервы, Юра! – Борис Семенович прижал к сердцу пятерню. – Я уже через оба плеча сплевывал! А то мало ли… Вдруг ошибка? И арабы вывезли вовсе не Наталью, а какого-нибудь обволошенного «барбудо» по имени Наталайо?

– Ищи, Боря, ищи… Тебе зачтется.

– Да ищу я, ищу… Может, по коньячку? А? – подмигнул Иванов. – Расслабиться унутре!

– А давай! – председатель КГБ отмахнулся от врачебных табу, и воззвал: – Василь!

Верный порученец тут же выглянул из приемной, как будто дежурил у двери, держась за ручку…

Понедельник, 31 декабря. Вечер

Липовцы, улица Ленина

Люблю канун Нового года! Дневная суета, все эти судорожные закупки мандарин, шампанского, елочек меня утомляют. И вечерняя ударная суматоха на кухнях, где налаживается массовое производство оливье плюс селедок под шубой, прельщают мало.

Самое лучшее время наступает часам к девяти, когда заполошные женщины снимают фартуки, чтобы переодеться в нарядное, подобающее празднику. И телевизор уже не мелькает фоном на третьем плане, а приковывает взгляд. Особенно, когда фотогеничный Державин приглашает в кабачок «13 стульев»…

Я сверился с тикающим будильником. Пани Монику и пани Каролинку еще час дожидаться. А больше никого и нет.

Родители умотали к Катанянам – следовательно, это надолго. До завтрашнего обеда, как минимум. А я еще слишком юн, чтобы встречать Новый год в тишине и покое.

Подойдя к окну, что искрилось инейными росписями, я постоял, покусал губу, и решил-таки гамлетовскую дилемму – быстро оделся и вышел. Не забыв выключить свет и запереть дверь на два оборота.

А хорошо! Морозец слабенький, и не дует. Редкие снежинки опадают в желтом свете фонарей… Смех, крики, громкий говор доносятся изредка, вырываясь из-за хлопавших дверей. Канун!

В магазине «Продукты» еще не гасли витрины, размалеванные великанскими снежинками