Шрифт:
Закладка:
Во-вторых, никто из нас троих не имел теперь возможности вырваться к месту базирования алкогольного производства. То есть, на кладбище. Потому как рядом отирался Федька, а вечером появлялся участковый, который сопровождал нас чуть ли не к порогу дома. Дед Мотя сказал, надо что-то придумать. Ему от мысли о самогоне, стоявшем просто так, становилось ду́рно и начиналась тахикардия. Это ещё одно умное слово из лексикона Матвея Егорыча. Зато Зинаида Стефановна была счастлива. Она, как служба доставки, приносила нам обед, довольная, будто выиграла миллион. Ясное дело. Дед Мотя был целую неделю трезвый. Ходил из дома в школу, а из школы — домой. В итоге, Егорыч заявил нам с Федькой, если мы ничего не придумаем, он сойдёт с ума. А с ума ему сходить нельзя, так как секрет приготовления идеального самогона знает только он.
— Так что, Жорик, соображай. Как хочешь, но нам надо вырваться. Ещё одну такую неделю я не вынесу. Сегодня утром проснулся с мыслью, а не пойти ли мне сено покосить. Сам. Понимаешь? А потом, вообще… — Матвей Егорыч наклонился близко и сказал мне шепотом, — Захотелось Зинке стихов прочесть.
Все это, конечно, было понятно, у самого крыша ехала от праведной жизни и активной работы. Но делать-то что? Участковый больше нас не простит. Это факт. Дядька сразу прибьет. И никакими воспоминаниями про деда Вову Настя уже не спасет. Тем более, велик шанс, что всю свою биографию нам сам дед Вова и расскажет. После того, как Виктор головы поотрывает.
И вот так продолжалось целую неделю.
Я, честно говоря, начал не просто нервничать. Я впал в депрессию. На пару с Матвеем Егорычем.
Да ещё приближался день игры. Тот самый. Скоро команда Зеленух встретится с командой Воробьевки. Внутри росла смутная тревога. Когда Дмитрий Алексеевич рассказал мне историю Ольги Ивановны и всей их компании, я злился на Николаича. Правда. Считал его виноватым, как и Лиходеева. Но потом… Приключился один момент. Сильно изменивший мое внутреннее состояние и мои мысли о перспективах дружеского матча.
Глава 11: О том, как внимательно нужно слушать вселенную и беречь подарки судьбы.
Неделя подошла почти к концу, а я не находил себе места. Тревога становилась сильнее. Больше всего беспокоил тот момент, что не имелось у меня идей, как вырваться из-под пристального внимания участкового, который поставил своей целью воспитать в нас либо гипертрофированное чувство ответственности, либо маляров-профессионалов. После его педагогического подхода можно было точно не переживать, получится ли в тяжёлые времена заработать себе на кусок хлеба. Получится. Крашу теперь стены так, что Малевич нервно вздрагивает на том свете. Ключевая фраза — "кусок хлеба". А я очень сильно желал иметь возможность этот самый кусок намазать сверху черной икрой. И вот чтоб данная возможность у меня была, нужно суетиться. Но хрен куда дернешься. Со всех сторон обложили. Дядька тоже бдит. Кружит, как ворон. Ждёт подвоха. Руку с ремня вообще не убирает.
Мы даже не пошли с Андрюхой в пятницу на очередной киносеанс. Чем, я так подозреваю, сильно порадовали жителей Зеленух.
Наступило воскресение, а мыслей не было никаких. Походу, так и буду красить эту чёртову школу до конца лета. Хотя, мне уже кажется, до конца жизни. День сурка какой-то. Потом вернусь в Москву, а там — Светланочка Сергеевна. Которая сейчас притихла, словно террорист в засаде. Я уже понял, эта женщина ничего не оставляет на самотёк. И то, что она молчит — очень, очень настораживающий признак. Пугающий.
Когда в глаза сказал мамочке, будто знаю всю мутную историю, случившуюся много лет назад, ожидал, она начнет торговаться. Вообще, это было в ее интересах и подобным образом поступил бы любой адекватный человек. Адекватный. Понятно, да? В конце концов, с такими темными пятнами, которыми заляпано прошлое Светланочки Сергеевны, надо хоть немного подсуетиться. Но нет. Ничего. Она просто развернулась и ушла. Как понять, к чему такое удивительное спокойствие?
Короче, вечером, после ужина, спустился к пруду. Возникло странное, удивительное желание посидеть на берегу, посмотреть на воду. Серьезно. Чтоб тишина, деревья отражаются в водной глади, и никого вокруг. Меня это желание даже напугало. Никогда ничего подобного не испытывал.
Однако, место, где планировалось погрузиться в дзен, оказалось занято.
— Николай Николаевич? Здравствуйте. Вы чего тут делаете?
Председатель сидел на краю мостика, закатав обе штанины брюк и опустив ноги в воду. Вид у него был задумчивый. Даже, наверное, грустный.
— О, Жорик. Здоро́ва. — Он оглянулся через плечо, но вставать или уходить не спешил, — А ты чего?
— А Вы? — Я подошёл ближе, снял кеды и пристроился рядом с председателем, так же, как он, задрав штаны выше колен.
— А я… — Николаич задумчиво посмотрел вперёд, — А я вот захотел прийти сюда. Странное, внезапное желание. Просто… это место оно, вроде как, мне дорого. Именно это.
— Место силы, типа? — Я мотылял ногами, опустив голову и разглядывая, как волной расходится вода.
— Место силы? — Председатель хмыкнул. — Ну, можно и так сказать. Интересно ты назвал. Хотя, удивительно верно. Оля тут всегда ведь жила. Это дом ее родителей.
Председатель так резко перескочил на Ольгу Ивановну, что я сначала вообще не понял, о чем речь. При чем тут наша стервозная соседка. Даже оглянулся на всякий случай. Мало ли.
— Мы встречались здесь. На берегу. Родители у нее были строгие. Особенно отец. Иван Пахомович... Вспыльчивый. С характером. Да его все село знало. И близлежащие тоже. Там такая забавная история получилась... Мать Оли вышла замуж за Ивана Пахомыча... Ладно. По порядку. Семья у тети Фени была бедная. Звали так Олину мать. Феодосия. Родители умерли с голодухи. Оба. Осталось три дочери. Феодосия, то есть тёть Феня, потом, значит, Лукерья и Саня. Александра, если полностью. Лукерья и Саня постарше, их родня быстро замуж спровадила. А тёть Феня была ещё маленькая. Так ее отдали в поповскую семью. Имелся в Зеленухах в те времена священник. Вот она помогала попадье с детьми, по дому. Взамен получала полное довольствие и грамоту. Поп ее учил, почти как своих детей. Теть Феня поэтому умела читать и с арифметикой у нее неплохо было. Для деревни это прям ого-го сколько. Грамотная. Ну, а как подросла, надо было ее тоже замуж отдавать. Вечно
