Черт побери, не выталкивать же ее в коридор, будет скандал, и потом докажи, что ты не верблюд, печально думал военный атташе, поддаваясь и входя во вкус поцелуев. Однако Карфаген устоял, самого ужасного не произошло: в решающий момент военный атташе от страха лишился мужской силы, да как не лишиться, если в это время думать о неизбежном вызове на ковер к начальству и соответствующих репрессиях?

Фотографы ЦРУ за стеной (спецаппаратура работала через невидимые, просверленные дырки) трудились в поте лица и запечатлели около полусотни пикантных снимков, не все, естественно, достойные, но среди шелухи всегда найдется шедевр.

Так что информация Карцева о романе атташе пришлась ко двору и была реализована, сам же американский шпион мучился в отпуске, томясь неизвестностью. Если бы он знал, что Маша уже выдал с потрохами все его источники информации и тайники, если бы он ведал, что Катков уже имел список всех секретных материалов, переданных Карцевым американцам! И конечно, когда он катил на машине к Измайловскому парку, где находился основной тайник, он и предполагать не мог, что рядом с ним уже оборудован стационарный пост наблюдения с дистанционным управлением, осуществляющимся невинной юной парой, толкавшей детскую коляску.

Отпускника Карцева не фотографировали, о нем снимали целый фильм (наверное, лучший фильм о шпионаже, куда там поделкам о Джеймсе Бонде!), все его действия ложились на пленку, которая поздно вечером демонстрировалась Каткову и Кусикову.

— Вот сволочь! — сказал Кусиков, любовавшийся зрелищем вместе с шефом. — Что, интересно, он там сообщает?

— Через час узнаем, — сказал Катков. — Неприятная новость: председатель категорически потребовал военного трибунала над генералом, кто-то капнул министру обороны, что в Куйбышеве вокруг него возня, и ничего не оставалось, как посвятить министра в это дело. Председатель боится, что министр первым потребует суда и нашепчет об этом генсеку, как тогда будет выглядеть председатель? Это чувствительный удар по нашим планам игры с американцами, помнишь, я говорил тебе, что наш основной враг — собственные политики. А ведь Панченко согласился сотрудничать, и мы обещали сохранить ему жизнь.

Катков еще не знал, что по личному указанию председателя генерала срочно вывезли в Москву на столь же срочно созванный военный трибунал. Вердикт был ясен и до суда. Панченко все время молчал, отказался от последнего слова, он был бледен как смерть и, казалось, потерял рассудок. В камеру его повели по незнакомым коридорам, он вспомнил почему-то коридоры суворовского училища в Ленинграде, по которым он иногда бегал. Это были длинные, очень длинные коридоры, и у преподавателей были удлиненные лица, и погоны на их плечах вытягивались, и полководцы Суворов и Кутузов, и адмирал Нахимов на стенах тоже выглядели неестественно длинными… Охранник, идущий впереди (еще двое тащились сзади), указал на дверь, и, когда генерал открыл и вошел внутрь, его уложил выстрелом в затылок ожидавший палач.

Выйдя из дома, Руслановский прошелся вдоль улицы и заметил черточку на фонарном столбе, сделанную красным мелом (и в ЦРУ, и в КГБ красный мел был в большом фаворе), что обозначало срочный вызов на встречу с Машей. Очень некстати: ломались все субботние планы, и прежде всего волейбольная схватка между посольством и торгпредством, в которой резидент, выступавший, естественно, за посольство (хотя мог бы и за торгпредство, тоже нашпигованное его сотрудниками), играл не последнюю скрипку. Как-никак четвертый номер, бич противника у сетки, автор колов, вызывавших угодливые аплодисменты всей советской колонии, обычно собиравшейся на этот матч, дабы поболеть.

Утром посол пригласил его на чисто мужской ланч, такие события давали шанс не только получить дополнительную информацию, но и за бутылкой виски решить некоторые внутренние вопросы, касавшиеся прежде всего отдельных сотрудников КГБ. К одним у посла имелись претензии, что они плохо работают по линии «крыши», другие, наоборот, уже месяцами добивались от посольского завхоза замены расшатанной кровати или истертого дивана, третьи возмущались, что посольство не оплатило полностью расходы на зубного врача.

Последний пункт был особенно острый: бесплатная медицина в Стране Советов автоматически переносилась и на заграницу, однако хитроумные совграждане ухитрялись не только полностью залечивать все свои зубы, но и вставлять золотые и пластиковые, делать мосты и даже новые челюсти, что выливалось в огромные счета. Понаторевшая публика просила зубных врачей проводить новые зубы как пломбы или просто лечение, для американцев это не составляло проблемы, зато в бухгалтерии посольства возмущались злоупотреблениями (кто же оплачивал в СССР золотые зубы?), метали по этому поводу громы и молнии и даже взяли на крючок наиболее активных пациентов. Теперь планы менялись.

Руслановский вернулся домой, выпил для бодрости чашечку кофе и обратился к жене:

— Галочка, давай поедем сегодня за город, возьмем Маринку, подышим воздухом…

Галине не пришлось разъяснять причины изменения планов субботы: жизнь мужа была таинственной и непредсказуемой, она уже множество раз участвовала в операциях, которые для американского наружного наблюдения выглядели как патриархальные загородные прогулки с любованием неповторимыми пейзажами и легким пикником в лесу, на разрешенной властями полянке. Дальше все развивалось по традиционному сценарию: чета с дитем медленно выехала из дома (резидент заботился, чтобы наружники не прохлопали его отбытие и четко зафиксировали содержимое автомобиля), час-другой покатались по великолепным дорогам, выбрали стоянку, на которой уже бывали не раз, там находился и столик, где закусили и выпили кока-колы. После этого все трое двинулись в лес, к речке — никаких подозрительных типов вокруг не вилось. По дороге резидент, подмигнув жене и поцеловав дочку, свернул на тропинку и быстрым шагом дошел до остановки пригородного автобуса на шоссе — все было рассчитано до минуты, автобусы ходили по расписанию. Три остановки, выход, уютный загородный ресторанчик.

Маша уже сидел за столиком и потягивал виски, мрачная физиономия агента не предвещала ничего хорошего.

— Что случилось, Оливер? Зачем вы вызвали меня на экстренную встречу?

— Черт побери! — Уэст не сдерживал своего гнева, хотя и старался говорить тихо. — Вы думаете о моей безопасности? Кто информирован обо мне в КГБ?!

Вопрос был поставлен резко, и опытный Руслановский сразу понял, что произошла какая-то утечка. Однако он был убежден, что конспиративный Катков не нарушил договоренности о «тройке», иначе, черт побери, зачем же он каждый раз мотался в Москву для докладов?

— Ав чем дело? — резидент выигрывал время.

— Это я у вас хочу спросить! Я поставил на карту свою жизнь!

Это прозвучало несколько истерически, видимо, Машу что-то серьезно напугало, в таких случаях по всем чекистским правилам требовалось не скупиться на успокоительные таблетки.

— О вас знает самый узкий круг: я, шеф и его заместитель. Еще сам председатель. Ни машинистки, ни