– Вы мне врёте! Не спорить! Врёте! Почему?! Говорите, почему вы подставили товарища?! Почему?! – майор внезапно вскочил со стула и залепил «пациенту» звонкую пощёчину. – Я тебя спрашиваю, почему ты мне врёшь?! Так, оставим эту тему. Правда так правда, хорошо. Поговорим о детстве. Нет, сейчас мы будем говорить о детстве. Ваше любимое блюдо? Что вы чувствовали, воруя у родителей деньги? Не воровали? А конфеты? Я, например, собирал обёртки от конфет, было такое увлечение. А у вас? Откуда же вы брали марки?

«Надавить! Ошеломить и сломать! По морде ему! Ага, удивился. Теперь спокойнее. Вторая психосоматика – три балла по Кемпфу, вазомоторика не прослеживается…»

– Следующий!

Если далёкая подушка ночью казалась репетицией рая, то теперь началось чистилище. Через него, впрочем, успешно прошли все техники и аналитики. Трифонов любезно и без вопросов взял на себя бывшую жену Карибского, который так хотел и так боялся влезть по локоть в душу любимой женщины.

Управились к обеду.

Пришёл черёд спецназа.

В своём углу поднялся Михейченко, потянулся, упёршись в поясницу на излом, скрипнул костями.

– Фу-х! Я здесь подохну! Есть предложение солдат проверять на улице.

– Поддерживаю, – сказал Трифонов.

Майор не возражал.

* * *

Капитан Журавлёв наблюдал.

Более ничего не оставалось.

Он не любил ждать, хотя освоил это сложное ремесло на пятёрку. Он ждал в засадах, ждал на посту, ждал друзей с задания, ждал верной пули, от которой никто не застрахован, ждал очередного звания. Пуля его щадила, звание тоже промахивалось раз за разом. Но в ожидании капитан поднаторел.

Отец не раз учил его: «Никого не жди и никого не догоняй». И Демьян соглашался, потому что мудрый, без всяких оговорок, совет. Но жизнь обернулась так, что и догонять, и ждать выпало сверх всякой нормы.

В первый раз капитану выпало такое ожидание, когда он не может ни на что повлиять. Совсем. В конце концов, со службы всегда можно уволиться, наплевав на выслугу и очередную долгожданную звезду. А с карантина уволиться нельзя. Только не с такого.

Три аналитика веером разошлись по роте и теперь мытарили бойцов идиотскими вопросами. От них зависело всё, и от опыта этих пиджаков. А вдруг проворонят мутанта?

Капитан в сотый, кажется, раз обошёл расположение, сморщившееся внутри объекта. Жилой блок, точнее, кусочек его, уместившийся в новый периметр, БРДМ и мешки цемента, пулемёт. Порядок. Автопарк. Два БТРа, снайперы на крыше будки, сектор огня, порядок. Штаб, на площади Карибский тестирует бойца под приглядом ещё девяти лбов, АГС-30, обложенный мешками, – порядок и здесь.

Дверь штаба растворилась, и наружу вышла Татьяна Вяземская, блеснув на солнце каштановыми кудрями.

– Здравия желаю, – поприветствовал её Журавлёв и галантно заметил: – Какие у вас волосы здоровые, просто на зависть! Аж блестят! У меня вот скоро лысина, а у вас!..

– Это они от жира блестят. Засалилась я совсем, – отмела комплимент Вяземская и стыдливо попыталась водворить кудряшку под берет.

– Вы зачем одна ходите, Татьяна Ивановна? У нас же режим.

– А я не одна, я с вами. И потом, я с площадки ни ногой, что вы! Но размяться-то надо – я в этой душегубке погибну!

– Ну… разве что со мной. И только на площади. Муж у вас страсть как суров!

– Бывший, – сказала капитан, спускаясь по лесенке.

И Журавлёв с внезапной не то радостью, не то тревогой обнаружил, что, скажем, поцеловать его, здоровилу, девушка сумеет, не вставая на носочки. Разве что совсем чуть-чуть. Он замялся, положил руки на автомат, вдруг почувствовав себя нелепо огромным, костистым и неуклюжим по сравнению с соразмерностью тела собеседницы. Он и руки-то убрал к стволу, потому что не знал, куда их девать.

– А… эм-м-м… Простите, что спрашиваю, вас, наверное, достали уже все… Так может того, пройдёмся возле штаба? – спросил Журавлёв, произведя на свет немыслимо сбивчивую фразу и, чтобы сгладить неловкость, улыбнулся и вопросительно поднял бровь.

Вяземская внимательно посмотрела в его серые глаза. Словно оценивала или раздумывала, не послать ли нахального солдафона.

– Да, прогуляемся. И нет, не достали. То есть достали, но не вы. Я подумала, вот… Короче говоря, раз мы все здесь можем умереть, я вам отвечу. Вы же про Тора хотели узнать? Верно угадала?

– Верно, – сказал капитан, силясь подстроиться к походке Татьяны.

– Я ушла от него, потому что боюсь. Понимаете? – Она говорила тихо, но так отчётливо, что слова легко перекрывали и гул стройки, и гомон лагеря. – Вот вы все думаете, мол, Вяземская бесится, такой мужик, а она…

– Я ничего такого не говорю, – запротестовал Журавлёв. – Я вас вообще впервые вижу. Ну, почти. А почему боитесь?

– Вы с моим экс, кажется, тесно общаетесь и, уверена, думаете, что он такой… надёжный, нормальный, свойский мужик? – вопрос Татьяны встретил вопрос капитана и сбил его на лету.

– Свойский, точно. Не чинится своим званием, аналитику свою в лицо не тычет. На «ты» в пять минут. И надёжный, это я вам говорю, потому что разбираюсь. – Журавлёв аж хлопнул по цевью автомата, чтобы усилить свою компетентность, не иначе.

– Правильно, всё правильно, Демьян. Ничего, что я вас по имени? Да только вы его не знаете, как я знаю. Он страшный человек. Я его боюсь до колик. Потому и ушла. Ему всей правды не сказала. Сказала, что с ним скучно. А это, поверьте, так.

– Не заметил. Я, например, тоже страшный. Куда страшнее. – Капитан остановился перед техничкой, отбрасывая длинную тень по воле солнца за спиной.

– Нет. Вы не страшный. Все эти ваши пистолетики, ножики… ерунда. Вы – человек. А он – голая функция. Как этот автомат, – и она уткнула пальчик в капитанского коробова. – Странно такое слышать от техника-программиста? Нет, у него, конечно, есть слабости, эмоции и всё такое. Запил даже после развода… Но они составляют вот такусенький процент натуры. И с каждым днём всё меньше. Скоро он станет как наша ЭВМ. Вы знаете, каково это: наблюдать, как внутри твоего мужа отмирает душа и остаётся набор кодов?

– Не знаю, – признался Журавлёв. – Плохо, наверное. Только это же беда, а не повод пугаться. Вы бы помогли ему, в самом деле. Жена всё-таки.

– Я честно пыталась.

– И как?

– У нас был друг. Близкий. Можно сказать, друг семьи. Они с Тором служили вместе, потом Академия, потом МГБ. Толик Степаненко. Девушка у него была, Леся. Всё никак не могли пожениться… Так вот. Леся серьёзно заболела, что-то с почками. Её увезли в реанимацию. А Карибский со Степаненко в этот момент были на задании, где-то под Ельчанском. Возвращается мой Торчик с операции, ест ужин, и ложимся мы в постель. Тут он говорит, спокойным таким голосом: «Знаешь, Танёк, а я Толю застрелил».