Шрифт:
Закладка:
Глава 16
Вырулил. Все же груз прижимал самосвал крепко. Казачковская машина проехала совсем недалеко. Растеряла однако, две трети всего кузава. Ячмень запылил дорогу, песком растянулся по проезжей части.
Я же, туго выжимая тормоза, заставил Белку остановиться. Почувствовал, как колеса въехали на ячменный разброс. Проскользнули по зерну, когда их замкнули барабаны.
Я поспешил выйти из кабины. К этому времени Казачок тоже выскочил наружу. Хватаясь за голову, осматривал он свой кузов и высыпанный всюду по дороге ячмень. Ругал сам себя горьким матом.
— Да уж, — я подошел к Казачку, — что-то рано ты разгрузиться решил.
— Да как же оно? Чего же оно-то? — Не находил слов Казачок.
От отхлынувшей с перепугу от его лица крови, сделался он из смуглого в какого-то порозовевшего. Будто бы румянец его тронул. Да только не на одних щеках, а по всему лицу.
— Как это я? Это ж что? Поломался задний борт?
Казачок, разбрасывая сапогами, ячмень прошел к своей машине сзаду. Глянул, как безвольно болтается запыленный борт.
— Слышь, — приблизился я, — а ты после того раза, на эстакаде, когда с нее упал, замки смотрел? Помнишь, тогда у тебя от удара стало все нараспашку.
— Так, оно же ведь, — почесал вихрастую голову Казачок, — все ж наладилось.
— У тебя тогда пальцы с верхних петель сорвало, — сказал я, — потому как были они не нормальные, как полагается, а кустарщина какая-то. Чуть не гвоздь сотка.
Казачок удивленно заморгал глазами, будто бы ничего не понимая. Однако была в его изумленной физиономии какая-то притворность.
— Мы в петли тогда тебе абы чего напихали, на время, — напомнил я, — что б тогда, на току справиться. Я тебе еще говорил по-человечески все переделать. Накрепко. Вижу я, — глянул я в казачковские бортовые петли, что остались пустыми на стойках, — вижу я, что так ты и кинулся.
— Так, оно ж нормально стояло, — почесал шею Казачок, — крепко.
— Угу, — покивал я, — так крепко, что весь твой ячмень по дороге разметало.
— Да я ж проверял… — Оправдывался Казачок, — подергал все. Они ж держали. Ну, был люфт небольшой. Но чтоб так…
— Мда, — только и сказал я, направившись обратно к Белке.
— Стой, Игорь! — Крикнул Казачок и побежал за мной вдогонку, — не бросай меня так на дороге! Подмогни чем-нибудь!
— А я и не бросаю, — сказал я, строго поглядывая на Казачка, — будет тебе подмога.
Я забрался на кузов своей машины.
Генка же, удивленный, глядел то на меня, задирая голову, то бросал незадачливые взгляды по сторонам.
Взяв из кузова лопату, я спрыгнул на асфальт. А потом услышали мы, как едет кто-то. То был Титок. Пустым возвращался он на поле с тока. Увидев наше происшествие, да рассыпавшийся поперек всей дороги ячмень, он стал перед кучей. Выглянул из окошка.
— Чего вы тут⁈ — Крикнул Титок.
— Да вот, — Казачок растерянно улыбнулся, — незадача вышла. Просыпал малость ячменьку.
— Ага, — недовольно глянул на Казачка Титок, — малость, значит. Ты, это, отгарни с моей полосы-то. Ни то будут все по твоему грузу катать. А агроном тебе потом башку ответит за попорченный ячмень. Эх ты, — Титок покачал головой, — растяпистый ты какой-то, Гена. Нельзя ж так.
— Да я ж не нарочно, — начал, было оправдываться Казачок, разведя руки, — я же не хотел! Это ж… — он осекся под моим строгим взглядом.
— Если бы попросил Олегыча, — сказал я, — он бы тебе помог борт сладить. Отрезали бы тебе железу на пальцы. А теперь что?
Казачок посмотрел на меня жалобно.
— А теперь, — я протянул ему лопату, — хоть не оправдывайся.
— И то верно, — вздохнул Казачок, — сплоховал.
— Ну это хорошо, что понимаешь, — Титок открыл дверь и высунулся из машины сильнее, — только от твоего понимания ячмень сам не уберется. Загартай давай.
— У меня своя, — сказал мне понуро Казачок и пошел к своей машине. Взял у переднего борта подборку.
Вернувшись, принялся откидывать ячмень с проезжей части, в кучку, под свой кузов.
Я вздохнул, видя, что долго ему придется копошиться, а за нами уже новая машина подходит. Получился тут, на дороге затор. Взял лопату, стал рядом с Казачком.
— Спасибо, Игорь, — бросил он мне смущенно и грустно.
— Чего у вас тут? — Крикнул Мятый, подперев своим пятьдесят третьим Белку, — ЧП приключилось?
— Угу, — сказал я, орудуя лопатой. Казачок только тяжко вздохнул.
— Мда, — Титок тоже спрыгнул с кабины, полез за своей штыковой на коротком черенке, — будете вы так до ишачьей паски копаться.
Он стал третьим и принялся откидывать ячмень вместе со всеми. А там добавился и Мятый. Сам, без приглашения, он стал рядом со мной. В четыре лопаты мы быстро освободили одну линию дороги, подкидали все под задний казачковский борт.
— Ну теперь, — Титок утер вспотевший загорелый лоб, — какой-никакой путь имеется. Дальше уж сам давай.
Шоферы вернулись по машинам и разъехались через встречку. Казачок же грустный, остался подкидывать с обочины. Я, тем временем, вернулся к машине, забросил лопату в кузов.
— Стой, Игорь! Не уезжай! — Крикнул Казачок.
— Гена, — гялнул я на него, — я тебя предупреждал, чтобы борт наладил. А ты что сделал?
Казачок стиснул черенок обеими руками, опустил глаза.
— Раз ушами не доходит, — сказал я строго, — так дойдет через руки.
— Уже дошло, — вздохнул он, видя, как прошел мимо, по встречке груженый Микитка, глянул на Казачка с интересом, но не остановился.
— Очень мне стыдно, Игорь, что так все вышло. Но, тут четыре тонны. Я один не управлюсь закидывать. И из-за меня затор на дороге. Пожалуйста, спроси на току какой-нибудь помощи? Может, пришлют кого помочь закидать? С меня магарыч!
— Тфу ты, — сплюнул я под башмаки, — как маленький, етить тебя. Ладно! Поспрашиваю! А ты, вместо магарыча, за голову уж возьмись. Шебутной, как весенний кот. Думаешь не пойми о чем.
— Спасибо, Игорь, — посветлел Казачок.
Вернувшись в Белку, объехал я казачковский затор, погнал по дороге на ток.
Когда доехал до места, работа кипела тут полным ходом. Казалось, стала она еще более кипучей: газоны стояли в очереди на весовую, колхозницы подгребали ячменные кучи, не давали им расползтись куда не надо.
В общем, была на току настоящая суета. Во только заметил я промеж ее, этой суеты, кое-что нетипичное. Черна новенькая Волга, пригнанная, наверняка, с района, стояла у конторки завтоком.
Впрочим, ходивший вокруг по своим делам народ, не слишком-то обращал внимание на непривычную в этих местах машину.
На весовую была очередь. Газоны, полные зерном, выстроились в рядок, ожидая свой черед. По одному заезжали они на большие, стоявшие на земле, под навесом веса. Весовщица, что сидела в небольшой будочке рядом, вела учёт. Командовала сквозь окошко, когда можно съехать.
Очередь двигалась быстро, однако также быстро наполнялась снова. Пройдя веса, я погнал дальше на площадку, разгрузился в дальней ее части, продлив длинную кучу.
Потом погнал под привычный уже навес, где собирались обычно колхозницы на отдых в холодке.
— Привет, девицы, — сказал я, сходя с Белкиной ступеньки, — водица есть? Попить да шею обмыть. Чешусь, как черт от этого ячменя.
Время было уже обеденное, и несколько женщин и молодых девушек, одетых в цветастые юбки, блузки с короткими рукавами и светлые косынки, собрались тут, под навесом, перекусить тем, что взяли из дому.
— Где вода, знаешь, — сказала знакомая мне тучная женщина чуть за тридцать.
Свою белую чистую косынку с прошлого раза, сменила она на такую же белую, только в маленький синий цветочек.
Несколько молодых девушек, часть из которых я еще не видел, принялись шептаться, хихикать при виде меня.
Женщины ели нехитро: кто жевал хлеб с маслом, кто вареные яйца. Румяная полнощекая девица, сидевшая с краю навеса, звонко хрустела огурцом. Поглядывала на меня.
Я напился из привычного эмалированного ведра, полил на шею с ковшика. Как же было приятно, когда прохладная водица полилась по шее, немилосердно исколотой жесткой ячменной пылью.
Я отряхнулся, глубже расстегнул ворот, чтобы освободить от рубахи мокрую кожу.
— Слышь, бабоньки, — улыбнулся я, — а вы тут как, заняты?
— Конечно, — нахмурилась полная, — вишь, — она показала мне полтора литровый баллон с простоквашей, — обедничаем!
