«Кажется, послышался какой-то шум, — подумал я и открыл глаза, — может быть, это вор?» Я приподнялся в постели и оглядел комнату. Всё было спокойно. В голове шумело, и я никак не мог сообразить: в самом ли деле я слышал шум, или это мне приснилось.

Меня охватил непонятный страх. Спать я больше не мог и решительно поднялся.

Я раздвинул фусума[36] в соседнюю комнату. Свет лампы не проникал туда, и в ней было совсем темно. Закопчённый потолок комнатушки, где я спал, чёрным пятном нависал над головой; казалось мне, что в ней царит туманная мгла.

О-Маса крепко спала, а возле неё лицом в маленькую подушку лежал двухлетний Тасуку, любовно охватив нежными ручонками шею матери. Лицо О-Маса было болезненным. Бледное, без кровинки, оно в ночном полумраке казалось восковым. Волосы в беспорядке рассыпались, упали на впалые щёки. По всему было видно, что она слаба здоровьем и что на сердце у неё тяжесть. Я бесшумно подошёл к изголовью и взял стоявшую на хибати лампу.

Прислушался, но ничего подозрительного не заметил. Я уже начал сомневаться, стоит ли осматривать соседнюю комнату. Да, но ведь я явственно слышал, как открывали шкаф, потихоньку раздвигали сёдзи. Чтобы в конце концов разрешить свои сомнения, я вышел в соседнюю комнату. Там всё было в порядке. Затем, вглядываясь в темноту, прошёл через веранду в кухню. Сырой тяжёлый воздух ударил в нос. Стоя на пороге с поднятой лампой, я принялся внимательно осматривать каждый уголок и вдруг заметил, что под плитой лежит чёрный узел. Мне это показалось подозрительным, я развернул его и увидел там оби.

Подумать только! Ведь это единственное выходное оби О-Маса — свадебный подарок старика Масуя. Для чего она его здесь спрятала?

Так, значит, дождавшись, пока я усну, она тайком вынула оби из шкафа, чтобы завтра спозаранку отнести его в ломбард и достать денег для матери. По моим щекам потекли слёзы, и я даже не вытирал их.

Завернув узелок и положив его обратно, я вернулся в спальню. Подсев к хибати, закурил трубку и задумался. В голову почему-то пришла странная и жестокая мысль: «А родной ли я сын своей матери?» И характером я совсем не похож ни на мать, ни на сестру. Отец умер, когда мне было всего десять лет, и я не знаю, в него ли я удался. Смутно вспоминаю, что он был добрым человеком, никогда не бранил меня и не ругался с матерью. Помню, когда мать ругала и в наказание привязывала меня к столбу, отец всегда вступался и освобождал меня. Когда матери удавалось разозлить отца, она ужасно злорадствовала. Вспоминая об отце и матери, я задумался вообще об отношениях между детьми и родителями, братьями, супругами. Я как будто коснулся глубокой тайны человеческих чувств.

К О-Маса я питал жалость, к Тасуку — нежное чувство, отца я любил и был к нему привязан, к матери и сестре, наоборот, испытывал неприязнь и иногда жалость. Правда, в детстве, помню, были и минуты нежности. Потом неожиданно я вспомнил про взносы и забеспокоился. Подумал даже о том, что нужно вымостить спортивную площадку. И вдруг почувствовал, как закружилась голова и исчезает сознание. Нервы не выдержали.

Эх! Почему я тогда не пил? То ли дело теперь: прищёлкнешь языком и выпьешь сакэ. Выпьешь и опьянеешь. А опьянеешь на душе станет легче. Почему я тогда не пил?

8 мая

Настало двадцать пятое октября. Роковой день!

Я встал рано утром и не спешил к завтраку, так как было воскресенье, а взял на руки ребёнка и пошёл в сад. Прохаживаясь, я думал про оби: «Стоит ли вмешиваться?»

Если я отговорю её, то откуда взять деньги? Кроме того, она сама просила меня не отказывать матери. В конце концов я решил сделать вид, что ни о чём не догадываюсь, и во всём положиться на жену.

После завтрака я сразу же сел за стол и занялся школьными делами и вдруг услышал с улицы голос старика Масуя.

— Доброе утро! — сказал он, поднимаясь на веранду. — С утра пораньше за работу?

— Да, и в воскресенье вздохнуть некогда.

— Так-так, а как ты смотришь на то, чтобы сыграть партию? Школьные дела, конечно, вещь серьёзная, но не мешало бы сразиться. У меня что-то руки чешутся.

Усевшись, старик вынул трубку. У нас была своя компания любителей го, в которую входили несколько человек: один деревенский парень, один городской, местный лекарь и полицейский. Мы с Масуя были самыми азартными партнёрами и готовы были сражаться в любую свободную минуту. Но на этот раз я был так загружен делами по строительству школы, что отказался, хотя игра в го — моё любимое и, пожалуй, единственное развлечение.

— И на будущий месяц дел по горло. Уверяю вас, мне сейчас не до игры.

— Ну, ничего, зато уж в зимние каникулы будем греться у огонька, попивать душистый чаёк и поиграем в своё удовольствие. — Старик вынул из кармана газету и сразу стал серьёзнее. — Вот посмотри!

Развернув газету на второй странице, он ткнул пальцем в одно из телеграфных сообщений. В нём говорилось о том, что в младшей школе одного района во время церемонии в честь окончания строительства нового здания обрушились перила и несколько десятков детей свалились в сад. Двое получили тяжёлые увечья, тридцать — лёгкие ушибы.

— Какой ужас! Как вы думаете, отчего бы это?

— А я разве не говорил? Из-за экономии. Вот такие, как Хара, всё указывают, что у нас большие расходы. Узнает про этот случай, вряд ли будет жаловаться. Это очень серьёзно. Мы отвечаем за судьбу сотен детей. И строить надо как следует. Сегодня нужно бы встретиться с Хара и показать ему эту газету.

— Ну, вряд ли у нас может случиться такая вещь, хотя наша смета тоже не очень велика. Да, для такого строительства восьми тысяч иен маловато.

— Мне самому не нравится эта дешевизна, но ведь вопрос о смете мы обсуждали все вместе. И я не думаю, чтобы у нас получилось настолько непрочное здание, что обваливались бы перила. — Он помолчал, затем спросил: — Нам ещё, кажется, осталось получить два-три крупных взноса?

— Да, ещё три.

— Ну так я, пожалуй, зайду