Шрифт:
Закладка:
Так говорит светлокудрый аррант, сидя верхом на бревне рудничного ворота, что вращает за них обоих злой и выносливый венн. Время от времени арранта в три погибели скручивает кашель. Тогда бывший учитель прижимает руки к груди и сердито отворачивается, потом пытается отскрести с бороды кровь.
«А ты дарил когда-нибудь жизнь?» – однажды спросил его Серый Пёс.
«Любовь – дарил, – ответил аррант. И добавил с усмешкой: – Ведь каждый раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось. Ребёнка то есть… А теперь как подумаю, что там, может, дочка или сын уже бегает, так на душе и потеплеет. Всё-таки… продолжение…»
С того дня повелись в доме ювелира Улойхо довольно странные посиделки. Каждый день приходили гости, и мастер, что было совсем не в его обычае, откладывал инструменты и покидал верстачок. Приходил Кей-Сонмор, приходил и его почтенный отец, сопровождаемый молчаливым Икташем. Впервые придя, Икташ кивнул Волкодаву, как старый знакомец, и после весь вечер не отходил от Вионы. Сонмор с усмешкой спросил Волкодава, прошла ли его болезнь («Какая болезнь?…» – испугался Улойхо).
Что же касается Луты, то он привёл с собой Рейтамиру, которой стал явно благоволить, и она целый вечер пела, радуя гостей и хозяев.
В другой раз пришёл Эврих. Он действительно на редкость занятно рассказывал о Мономатане, где побывал восемнадцатилетним. К тому же выяснилось, что в те времена он выучился говорить на родном языке Вионы и не всё ещё успел позабыть. Сообща они даже решили, что он вполне мог случайно видеть её, когда странствовал по лесным рекам на лодке. Она, правда, совсем не помнила светлокожего чужестранца. Он тем более не помнил голубоглазую голенькую малышку, но кого это волновало?… Главное, что за разговорами и угощением незаметно минула ещё одна ночь, прежде такая страшная для Вионы. Под утро с Эвриха взяли священное слово прийти опять.
Но, конечно, чаще в дом заглядывали люди, о которых Волкодав не знал совсем ничего. Он отлично видел, что его колючий, напряжённый, ищущий взгляд был им неприятен. Ну что тут поделаешь?… Волкодав предпочёл бы отбиваться от десяти переулочных головорезов, чем от одного убийцы, воспитанного почитателями Смерти. Человек, для которого страха гибели просто не существует, – самый опасный противник. Он не защищается и не бережёт свою жизнь. Он думает только о том, как бы убить. И почём знать, под какой личиной он явится?… Старого знакомца, много раз у тебя в доме дневавшего и ночевавшего? Любимого, проверенного слуги? Молодой рабыни, как будто случайно купленной на торгу?…
Волкодав не впервые сталкивался с чтившими Морану Смерть. И вполне отдавал себе отчёт, что не постиг даже и доли всех их уловок. Просто не дано этого человеку, чей народ привык называть смерть Незваной Гостьей. А вовсе не Вездесущей или Желанной… Как, к примеру, распознать отравителя, если он сам рад отведать собственный яд, только чтобы лишить тебя бдительности?…
Когда-то венн себя спрашивал, почему и за что недолюбливают телохранителей. Вроде добрым делом занят охранник, жизнь хозяйскую бережёт, а всем неприятен… Наверное, решил Волкодав, вот за эту самую вечную подозрительность. Велика радость каждый день видеть подле себя такого хмуро-настороженного, точно большой взъерошенный пёс?… И как с тем псом, не поговоришь с ним, не погладишь. Заворчит, зубы оскалит. Не мешай, дескать, службу нести…
– Я смотрю, тебе спокойней, когда ты сам гостей выбираешь, – сказал мастер Улойхо.
Венн ответил:
– Пусть будет так, как спокойней для госпожи.
Вдвоём они всё-таки учинили Вионе подробный расспрос. Поначалу молодая женщина залилась горькими слезами и не хотела ни о чём говорить. Потом расплакалась ещё горше и созналась, что в самом деле ждёт гибели. Скорой, неотвратимой и страшной. Она упала на колени перед мужем и просила прощения за то, что так рано покидает его. Улойхо поднял её на ноги и сам не удержался от слёз, а Виона уже схватила за руки Волкодава:
– Меня ты не спасёшь, но защити нашего сына!… Вездесущая… Если проклятие и на него…
Схватив мальчишку из люльки, она попыталась вручить его Волкодаву. С венна было весьма непросто сбить внешнюю невозмутимость. И уж по крайней мере требовались для этого не рыдания женщины, которую его наняли охранять. Не изменившись в лице, он посмотрел ей в глаза и сказал:
– Пусть сначала перешагнут через меня, девочка. А меня знаешь сколько раз убивали? Никому пока не удалось.
– Обо мне ты не думай… – всё повторяла Виона. – Сына… сына убереги…
– Не хорони себя до срока, – сказал венн. – Мужа пожалей, видишь, плачет уже.
Плохо было то, что она сама толком не знала, когда наступит тысячный день.
Эвриху тоже нравилось у ювелира, ибо душа просила разнообразия. Беседы со жрецами в равной степени развлекали его и давали пищу уму, не говоря уже про счастливую возможность блеснуть учёностью перед понимающим собеседником. Никила, и в особенности его седовласый Наставник, это не полуграмотный венн, открывающий рот два раза на дню… Да и то чаще затем, чтобы брякнуть нечто ему, Эвриху, неприятное…
Сойдясь с Учениками Близнецов, молодой аррант стал каждые несколько дней устраивать себе отдых от грамотейских трудов в «Сегванской Зубатке» и шёл в Дом Близнецов. Тем паче что Сумасшедшая Сигина окончательно переселилась туда из «Нардарского лаура» и ходила за болящими вместе со жрецами, оказывавшими деревенской дурочке необъяснимый почёт.
Знакомство с мастером Улойхо обещало замечательную главу для путевых заметок Собирателя Мудрости. Когда ювелир пригласил арранта ещё раз посетить его дом, Эврих с радостью согласился. Беда только, предвкушение нового вечера в обществе Улойхо и его супруги совсем лишило его осторожности. Он упомянул о приглашении, сидя в лечебнице у жрецов. Наказание последовало незамедлительно.
– Я пойду с тобой, – безмятежно заявила Сигина. – Будет о чём рассказать сыновьям, когда они наконец вернутся ко мне.
Весь день Эврих не знал, как отделаться от полоумной старухи. Обижать Сигину он не хотел, а по-другому заставить её отступиться решительно не удавалось. Учёный, чья книга удостоилась хранения в Силионской библиотеке, скоро исчерпал своё красноречие и убедился в его бесполезности. Когда выяснилось, что Сигина то ли не разумеет вполне понятных намёков, то ли разумеет,
