Шрифт:
Закладка:
А затем он сорвался с места и через секунду оказался у ее тела, заглянув за скрывающую ее голову спинку. Он был готов ко всему, но то, что он там увидел, заставил его глаза широко раскрыться и остекленеть, будто сердце его остановилось. Он не дышал, не моргал, он не мог пошевелиться, потому что его мозг отказывался верить, потому что его внутренности стянуло тонкой леской, едва ли не разрезая их, а душу почти не вывернуло наизнанку. Синдзи просто молчал и смотрел, а потом вдруг, поняв, что больше бездействовать нельзя, сорвался и в ярости рубанул ногой по ножке стола Аски, сломав ее и обрушив вещи на пол.
— Да что ж ты будешь делать! — гаркнул он, отчего обе девушки вздрогнули и вжали головы в плечи. — Ну вот какого хрена, я спрашиваю?! И с кем мне теперь забавляться?! А? С вами?! Да комы вы теперь нужны, затраханные шлюхи! Будь оно все проклято! Черт.
Успокоившись, Синдзи поднял ледяной взгляд на задрожавшую и прослезившуюся от страха Аску, и на остолбеневшую в глубоком сокрытом ужасе Рей, а затем выпрямился, сбросил все эмоции с лица и спокойно проговорил:
— Пошли прочь. Чтобы я вас здесь больше не видел.
Девушки, и так едва державшиеся от переполняющего их страха и смятения, опешили, однако под жестким колючим взглядом Синдзи тихо выскользнули из комнаты, и тогда тот поднялся, сбросил с кровати Аски простыню и накрыл ее Ману. Подобрав края, он плотно завернул тело в ткань рулоном так, чтобы и ноги, и — особенно — голова скрылись целиком, укутал получившийся сверток в коврик, чтобы со стороны нельзя было догадаться о его содержании, и вышел из комнаты. Оставив Ману у двери, Синдзи вернулся на кухню, пройдя мимо притихших девушек, собрал там нужные ему вещи и заглянул в ванную.
— К-Куда ты ее несешь? — робко пропищала Аска.
— В подвал, куда же еще. Хоть она и выстрелила в голову, но на ее счет у меня еще остались кое-какие мысли.
Спустя полчаса он вернулся домой. Ноги уже почти не держали его, боль, ставшая привычной и в чем-то даже неотъемлемой частью агонизирующего тела, затмила собой ту жуткую тяжесть на сердце, с которой Синдзи оставлял тело Маны внизу. В какой-то момент возникла мысль, что больше всего мучений доставляет не его собственное израненное тело, а обваливающаяся в черноту бездны, словно островок на краю обрыва, душа. Измотанный, он с трудом дошел до собственной комнаты, плюхнулся на кровать и тут же едва не провалился в небытие. Но такой роскоши его сознание позволить себе не могло, не в этот момент. Убедившись, что бездействие и расслабленность лишь обостряют боль, Синдзи поднялся, вытер осточертевшие слезы, переоделся в новую одежду и вышел в коридор, где его встретили встревоженные и Аска и Рей с одинаковыми глазами, источающими немую мольбу.
— Я же сказал, чтобы вы проваливали. Вон отсюда, обе. Вы мне больше не интересны.
Лазурные глаза наполнились слезами так быстро, словно блюдца под тропическим ливнем.
— Икари-кун… — дрогнувшим голосом произнесла Рей. — Что ты…
— Надоели уже. Синдзи то, Икари это… Пищите, как беспомощные котята, а сами годны только щели под член подставлять. Скука. Даже трахать вас больше смысла нет, вы и так любой потаскухе фору дадите в мастерстве. Можете отправляться на панель, отсасывать у старых пердунов и стелиться под прыщавых говнюков, мне все равно. Уходите и не возвращайтесь.
Рей открыла рот, будто слова застряли в ее горле, и впервые Синдзи увидел в ее глазах настоящие, горькие, выстраданные слезы. А вот Аска, наоборот, притихала, распахнув глаза в столь непомерном ужасе, который, казалось, вот-вот расколет ее сознание, и из груди донесся хриплый, потерянный, чужой голос:
— Как же… так… Ты… ты обещал… Что мы будем вместе… всегда… Что ты позаботишься обо мне… защитишь… будешь рядом…
Аска запнулась и затряслась, схватившись за грудь, как от внезапно поразившего ее сердечного приступа. Но Синдзи лишь устало рассмеялся.
— Бросьте, я просто забавлялся. Мне нужно было подчинить вас, воспитать покорность и сделать своими, а сейчас большего от вас уже не добиться. Пойду, найду еще с кем поразвлечься, а вы, мои дорогие, гуляйте. Пока.
Оставив девушек за спиной, Синдзи поспешил покинуть квартиру, уже на выходе расслышав их переполненный ужасом и горечью вой, глубокий надрывной плач, смешанный с криком самого тяжелого отчаяния, какое только могло вобрать в себя девичье сердце. Он спускался по лестнице, пару раз сорвавшись и едва не расколов голову о каменные ступеньки, его разум рассыпался на куски и собирался в каком-то причудливом вихре, создавая жутки пугающие образы, тьма то заливала грудь, то испарялась и отключала глаза, повсюду гремела боль, будто весь мир был соткан из одних только ее острых тонких нитей, и тело попеременно начало отказывать. Синдзи уже не помнил, как вполз в фургон, как сорвал машину с места и на огромной скорости полетел по дороге. Он не помнил шоссе, не помнил колонну броневиков, полицейский кордон, толпу людей, кидающихся на мужчин в форме и с прозрачными щитками перед собой, память смутно запечатлела лишь служебный вход в Геофронт, бесконечно длинный лифт, купол над головой и последнюю дорогу до исследовательского центра — самую тяжелую и едва не прикончившую его окончательно. Когда он ввалился в кабинет доктора Акаги, сознание уже покрылось мглой и скрутилось в одну крошечную черную точку.
— Господи, Синдзи, что же ты с собой делаешь? — обеспокоенный, нежный и усталый женский голос выдернул его из безмятежной глубины в реальный мир боли и страданий. После первой вспышки искусственного света глаза обнаружили вокруг привычную больничную обстановку и строгих людей в белых халатах, среди которых — ближе всех — опознавалась взрослая, уже кажущаяся не соблазнительной, но с сердечной теплотой склонившаяся приятная женская фигура.
— Ну и где ты на этот раз умудрился так себя покалечить? — сведя брови, сердито произнесла Рицко, но, приметив открывшиеся глаза Синдзи, мотнула головой. — Нет, даже не хочу знать.
— С лестницы упал… — улыбнувшись, произнес тот, и едва не вывернул желудок наружу от странного ощущения неестественной легкости в теле, будто все его органы заменили на поддельные аналоги из вонючего пластика и скрученной ваты. — Ох…
— Постарайся не шевелиться. Тебе ввели
