Шрифт:
Закладка:
Гаррус вставил в свою снайперку свежую термоячейку и выстрелил в первого меха. Выстрел пробил линзы на цилиндрической голове меха и сдетонировал, запустив цепную реакцию, взорвавшую машину.
Август не останавливался, чтобы оценить разрушения. Он побежал к пандусу, ведущему в комнату управления, несколькими отработанными выстрелами разнося головы мехов ЛОКИ, стоявших наверху. Дверь в комнату управления была закрыта и запечатана; Август открыл её, применив одиночный выстрел из плазменного пистолета.
Харкин тяжело опирался о контрольную панель, и при их появлении дёрнулся, едва не упав.
- Подождите! - выкрикнул он, выровнявшись одной рукой о контрольную панель, и подняв другую, словно так мог защититься от поднятого ствола лазгана Августа. Не обращая внимания на его возглас, Гаррус подошёл к Харкину; лицо пришельца, и обычно-то на взгляд Августа ничего не выражающее, сейчас было ещё больше лишено выражения. Схватив Харкина, он треснул человека о контрольную панель.
- Итак, Фэйд - сказал он, источая презрение. - Не смог заставить себя исчезнуть, э?
- В этом нет нужды, Гаррус - напряжённым голосом произнёс Харкин. - Твой приятель-псих достаточно ясно выразился, когда отстрелил мою ногу.
Он повернулся и бросил мрачный взгляд на Августа.
- Чего ты хочешь, Гаррус?
- Ты помог моему другу исчезнуть. Мне нужно его найти. Турианец по имени Сидонис.
Харкин покачал головой.
- Я не сообщаю информацию о клиентах. Это плохо для бизнеса.
- А не сообщение нам того, что мы хотим, плохо для твоего здоровья - зловеще сообщил ему Август. Он неожиданно обнаружил, что человек перед ним его очень раздражает. - Я очень долго общался с такими людьми, которых ты и представить не можешь, и научился поддерживать живыми и в сознании даже при самой жуткой боли. Ты можешь или сразу сказать нам то, что мы хотим знать, или сделать это после того, как я скормлю тебе твой ливер. Выбор твой.
- Не очень-то у меня тут с выбором, а?
- Вообще никак.
Харкин поджал губы.
- Не помню, чтобы ты общался с такой публикой, Гаррус. Терминус тебя изменил, верно?
- Это сделал не Терминус. Организуй встречу, или мой приятель скормит тебе твой ливер.
Харкин несколько секунд сверлил турианца злобным взглядом. Август извлёк саблю из ножен, проделывая это как можно более многозначительно.
- Ладно - сорвался Харкин. - Идёт. Мой бизнес-терминал вон там. Кто-то из вас поможет мне до него добраться?
Ни Август, ни Гаррус не вызвались.
Харкин скривился и двинулся вдоль стены, опираясь о неё и прыгая в сторону терминала в другом конце помещения.
- Твоя личность скомпрометирована - произнёс он, обращаясь к кому-то на другом конце. - Я посылаю агента. Где хочешь встретиться?
Последовала пауза, когда он ожидал ответ Сидониса, затем он кивнул, отключился, и побрёл обратно.
- Он будет ждать вас перед Орбитальной Гостиной, в полдень. Так что я своё сделал. Если не возражаете, я ухожу. Если снова встретимся в этой жизни, это будет слишком рано.
- Мои мысли - ответил Гаррус. Он поднял руку, направив пистолет на Харкина.
Глаза того расширились, он уставился на Гарруса, а затем на пистолет.
- Погоди минутку, Гаррус - начал он.
- У меня её нет.
Пальцы турианца сжались на рукояти.
Пальцы Августа тоже сжались на рукояти его лазгана. Как бы он не презирал Харкина, он оставался лояльным гражданином Империума, и годы обучения в академиях Схола Прогения выпестовали в нём долг и понимание того, что справедливо и правильно; и сейчас был не тот случай. Всё в нём вопило, чтобы он что-то сделал; что он не может согласиться, или даже проигнорировать, казнь человека пришельцем.
- Погоди - рыкнул он, протянув руку к Гаррусу. Турианец глянул на него, с любопытством наклонив голову.
- Спасибо - сказал Харкин. Август его проигнорировал.
- Этот человек предатель Человечества и еретик. Он должен быть осуждён, но не ксеносом. Он согрешил против человечества, и должен быть осуждён людьми.
Помимо этого, сама идея того, что ксенос может знать идеалы Императора, была немыслима, но это он оставил при себе.
Гаррус кивнул.
- Ну, если так взглянуть, как я могу отказать?
Август не был орбитратором, но знал ритуал приговора достаточно хорошо. Он зачёл на Высоком Готике строфы Прощения Императора, в то время как Харкин хмуро смотрел на него, расширив глаза. Затем он продолжил на Низком Готике.
- Помогая тем, кто работает против хранителей закона, ты раскрыл своё самомнение. Твои прегрешения навлекли на тебя проклятье, отрешение от коего даёт суд и благодать света Императора.
Он поднял лазган. Харкин отшатнулся и упал, пытаясь убраться отсюда с пониманием нависшего над ним рока.
Гнев Августа на этого человека рос с каждым мгновением, а презрение Гарруса к нему лишь усугубляло. Мораль отделяет людей от ксеносов галактики; ксеносы не понимают морали, как гласят тексты, и не могут, ибо всё благо от Императора. Поэтому человечество в итоге восторжествует над мерзкими отродьями. Но вот он здесь и сейчас готов исполнить волю Императора, в то время как ксенос одобрительно наблюдает. Он безмолвно проклял Харкина, сложив молитву о заслуженном проклятьи пред взором Императора.
- Да найдёшь ты искупление пред Императором - пробормотал он завершение. Харкин открыл рот, чтобы закричать, но не получил такого шанса - Август снёс его голову одним выстрелом лазгана.
- Ну, вот и всё - пробормотал Гаррус с заметным удовлетворением в голосе. Вложил пистолет в кобуру и направился на выход. - Синие Светила о нём позаботятся. Пора встретиться с Сидонисом.
* * *
По пути к машине и Орбитальной Гостиной они молчали. Харкин был тяжким грузом в разуме Августа. Очевидно, за этим человеком было множество преступлений, и не было вопросов к тому, справедлива ли его казнь. Обстоятельства этой казни, однако, тревожили Августа. Будь на месте Гарруса инквизитор Саребас, Август лишь исполнял бы волю его лорда, насколько бы ни желал такого итога и сам. Но Гаррус - не его лорд; даже не человек. Применимы ли те же правила? Не последовал ли Август желанию ксеноса отнять человеческую жизнь, насколько бы ни был Харкин презренным? Или Август исполнил волю Императора, и это Гаррус стоял, принимая не желания Августа, а волю Императора? Может ли вообще ксенос понять и принять справедливую мораль требований Императора?
Эти мысли оставались с Августом