том, как я подружился с Чарли в школе. Я в отчаянии подошел к нему, решив, что он поможет мне остановить издевательства. И он в самом деле научил меня не переживать так сильно. У Чарли всегда было что-то настолько беспечное в его манерах, такое, что заставляло всех отступать, что-то безбашенное, как он выразился, и мне всегда это нравилось. Мне это нравилось, и я хотел сам быть таким.

– Произошла авария, – продолжил я. – Сбили даму на велосипеде. Я уверен, что ничего серьезного, но…

– Покажите мне, где.

Несмотря на молодость, он казался очень опытным полицейским. Он шел энергично и решительно, слегка нахмурившись, задавая мне все необходимые вопросы: был ли я единственным свидетелем, что я увидел, какой была машина, удалось ли мне разглядеть водителя?

Я отвечал как мог, желая дать ему всю необходимую информацию, когда семенил за его огромными шагами.

Когда мы подошли к женщине, она все еще сидела на тротуаре, но я заметил, что у нее хватило сил собрать свои сумки вокруг себя. Как только она увидела моего полицейского, ее поведение полностью изменилось. Она вдруг вся засветилась. Глядя на него горящими глазами, облизнув губы, она заявила, что с ней все в порядке, большое спасибо.

– О нет, офицер, произошло недоразумение, – сказала она, не глядя в мою сторону. – Машина подъехала близко, но меня не ударила, я просто поскользнулась на педали, ох уж эти туфли, – она ткнула пальцем в свои потертые черные лодочки, словно это были туфли для бальных танцев, – и я была немного в шоке, вы знаете, как это бывает, офицер, рано утром…

Она щебетала и щебетала, как возбужденный воробей.

Мой полицейский бесстрастно кивнул, пока она бормотала всю эту чушь.

Когда она выдохлась, он спросил:

– Значит, вас не сбивали?

– Вовсе нет.

– И с вами все в порядке?

– Просто прекрасно.

Она протянула ему руку, чтобы он помог ей встать. Он подчинился, но лицо все еще оставалось невыразительным.

– Было приятно познакомиться с вами, офицер. – Теперь она садилась на велосипед, улыбаясь во весь рот.

Мой полицейский одарил ее улыбкой.

– Смотрите по сторонам, – сказал он, и мы оба стояли и смотрели, как она уезжает.

Он повернулся ко мне и, прежде чем я смог выдавить из себя хоть какое-то объяснение, сказал:

– Чокнутая старушка, не так ли? – И на его губах появилась та усмешка, которую из молодых полицейских констеблей должны были выбить во время испытательного срока.

Он был полностью уверен в том, что я ему сказал. Он поверил мне, а не ей. И он достаточно доверял мне, чтобы в моем присутствии оскорбить даму.

Я засмеялся.

– Не слишком крупный инцидент…

– Они редко бывают крупными, сэр.

Я протянул руку.

– Патрик Хэзлвуд.

Он заколебался. Посмотрел на мои протянутые пальцы. Буквально мгновение меня занимала мысль, существуют ли какие-то полицейские правила, запрещающие любые физические контакты – кроме насильственных – с широкой общественностью.

Затем он пожал мою руку и назвал свое имя.

– Думаю, что вы очень хорошо справились с этим, – рискнул я.

К моему большому удивлению, его щеки немного порозовели. Очень трогательно.

– Спасибо, мистер Хэзлвуд.

Я вздрогнул, но знал, что лучше не спрашивать имени на такой ранней стадии.

– Полагаю, у вас часто такое происходит? Трудные ситуации?

– Иногда. – Минутная пауза, и он добавил: – Не так часто. Я новенький. Всего несколько недель.

И снова меня тронуло его непосредственное, беспрекословное доверие. Он не такой, как остальные. Ни разу не посмотрел на меня оценивающе. Не позволил тени пройти по его лицу при звуке моего голоса. Не отвернулся. Он был открыт. И оставался открытым.

Он поблагодарил меня за помощь и повернулся, чтобы уйти.

Это было две недели назад.

На следующий день после так называемого несчастного случая я снова прошел мимо его полицейской будки. Его не было. И я пошел дальше. Девушки в музее обратили внимание на мое настроение: «Вы сегодня веселый, мистер Х». Я и был таким. Насвистывал Бизе[36], куда бы ни пошел. Я знал. Вот что это было. Я просто знал. Это лишь вопрос времени. Вопрос в том, чтобы сыграть правильно. Не торопиться. Не отпугнуть его. Я знал, что мы можем стать друзьями. Я знал, что могу дать ему то, чего он хочет. Это долгая игра. Я прекрасно понимаю, что можно найти более быстрые и безопасные удовольствия в Аргайле. Или (не дай бог) в «Пятнистой собаке». И дело не в том, что мне не нравятся эти места. Меня угнетает конкуренция. Все зажиточные меньшинства наблюдают друг за другом, готовятся к вечеру, заявляя свои права на любого входящего. Ой, это может быть весело (мне запомнился моряк, только что из Помпеи, с ленивым взглядом и массивными бедрами). Но чего я хочу… Ну, это действительно очень просто. Я хочу большего.

Итак, день второй. Я мельком увидел его на Берлингтон-стрит, но он был очень далеко, я мог только догнать его бегом. Но я не собирался этого делать. Тем не менее я свистел – может быть, чуть тише; плавал – возможно, чуть ниже.

День третий: вот он, выходит из будки. Я немного ускорил шаг, пытаясь его догнать, но не бежал. Я шел за ним какое-то время на расстоянии около ста ярдов, разглядывая его стройную талию, бледные запястья, которые были мне хорошо видны, когда он шагал по улице. Позвать его было бы глупо. Неприятно. Но я действительно не мог идти быстрее. В конце концов, он полицейский; не думаю, что ему понравится, если за ним будет следить какой-нибудь мужчина.

И я отпустил его. Впереди были целые выходные ожидания. Я, конечно, забыл, что полицейские не следят за временем простых смертных, и был совершенно не готов к тому, что по дороге за газетой наткнусь на него на Сент-Джордж-роуд. День недели – суббота. Время – 11:30. Теплый день раннего сентября, полный яркого света. Он шел в моем направлении по краю тротуара. Как только я увидел форму, моя кровь вскипела. Так происходило всю неделю: я мгновенно вспыхивал лишь от вида полицейской формы. Крайне опасно.

Я думал так: посмотрю в его сторону, и если он не оглянется – значит, это конец. Я оставлю его. Он может взглянуть в ответ или может пойти дальше. Мой многолетний опыт говорит, что это самый безопасный способ поведения. Не зовите неприятности – и они не будут искать вас. А ловить взгляд полицейского – дело крайне рискованное.

Я взглянул. И он смотрел прямо на меня.

– Доброе утро, мистер