из Мичиганского университета. – Что такое дистанция? Дистанция – это симметричность».

Нью-Йорк находится от Лос-Анджелеса на таком же расстоянии, что и Лос-Анджелес от Нью-Йорка. И Амос сказал: «Хорошо, давайте проверим!» Если на некоей ментальной карте Нью-Йорк находится на определенной дистанции от Тель-Авива, то и Тель-Авив должен находиться точно на такой же дистанции от Нью-Йорка. Однако расспросите людей, и вы увидете, что это не так: Нью-Йорк не так похож на Тель-Авив, как Тель-Авив – на Нью-Йорк. «Амос определил: что бы ни происходило, это не связано с дистанцией, – говорит Гонсалес. – Одним махом он принципиально отверг все теории, которые использовали это понятие. Если в вашей теории была концепция дистанции, она автоматически становилась неправильной».

У Амоса была своя собственная теория, которую он назвал «черты сходства»[21]. Он утверждал, что, когда люди сравнивают две вещи и судят об их сходстве, они, по сути, составляют список черт. Они замечают особенности, общие для двух объектов. Чем больше их доля, тем больше вещи похожи, чем меньше – тем более они непохожи. Не все объекты имеют одинаковое число заметных черт: в Нью-Йорке их больше, чем в Тель-Авиве, например. Амос построил математическую модель для описания того, что он имел в виду, и пригласил других ученых, чтобы проверить свою теорию и указать на ошибки.

Многие пробовали. Прежде чем отправиться в Стэнфорд в 1980-х годах для работы над докторской степенью, Рич Гонсалес несколько раз прочитал «Черты сходства». По прибытии он пришел в офис Амоса, представился и спросил, что тот думает по поводу убийственного вопроса: «Как насчет трехногой собаки?» Две трехногие собаки, очевидно, более похожи друг на друга, чем трехногая собака на четырехногую. При этом трехногая собака имеет такое же количество черт сходства с четвероногой собакой, как и с другой трехногой. Следовательно, вот исключение из теории Амоса!

«Я вошел с мыслью, что уел Амоса, – вспоминает Гонсалес. – А он просто посмотрел на меня, типа – правда? Лучше ничего не мог придумать?.. Впрочем, потом он был довольно вежлив: «Отсутствие особенностей – есть особенность». Об этом в первоначальной работе Амоса сказано так: «Сходство возрастает при добавлении общих черт и/или удалении отличительных особенностей».

Из теории Амоса о том, как люди приходят к суждениям о сходстве, следовали и другие интересные выводы. Если сознание, сравнивая две вещи, по сути, подсчитывает особенности, замеченные в каждой из них, оно также может оценить, насколько эти вещи похожи или непохожи друг на друга по сравнению с другой парой вещей. Они могут иметь как много общего, так и множество различий.

Любовь и ненависть, веселье и грусть, серьезность и глупость… Внезапно стало видно, как они чувствуются и как тонки их взаимоотношения друг с другом. Они были не просто противоположностями в неизменном ментальном пространстве; они могли рассматриваться как схожие в некоторых своих чертах и отличные в других. А еще теория Амоса предлагала свежий взгляд на то, что может происходить, когда люди нарушают транзитивность и таким образом делают, казалось бы, иррациональной выбор.

Когда человек предпочел кофе чаю, а чай – горячему шоколаду, а потом взял горячий шоколад, он не сравнивал напитки в рамках целостного подхода. Горячие напитки не существуют, как точки некоей ментальной карты на фиксированном расстоянии от какого-то идеала. Они – набор особенностей. Эти черты могут стать более или менее заметными, их значение для сознания зависит от контекста, в котором они восприняты. И выбор создает свой собственный контекст. Различные характеристики могут приобретать большее значение для сознания, когда кофе, например, сравнивают с чаем (кофеин), чем когда с горячим шоколадом (сахар). А что верно для напитков, вполне может быть справедливым и в отношении людей, идей и чувств.

Когда люди принимают решения, они также приходят к суждениям о сходстве некоторого объекта в реальном мире с тем, что они в идеале хотят. Они делают эти заключения, по сути, подсчитывая черты, которые замечают. И так как заметностью черт можно управлять, выделяя и усиливая некоторые из них, то и суждением о сходстве двух вещей можно манипулировать.

Например, если вы хотите, чтобы два человека считали себя более похожими друг на друга, чем они в противном случае могли бы, их необходимо поставить в контекст, который подчеркивает общее для них свойство. Двое американских студентов колледжа в Соединенных Штатах могут смотреть друг на друга как на чужаков; те же двое студентов за границей обнаружат, как удивительно они похожи, ведь они оба американцы!

Путем изменения контекста, в котором сравниваются две вещи, одни черты вы опускаете, а другие поднимаете на поверхность. «Принято считать, что классификация определяется сходством объектов, – пишет Амос и предлагает противоположной подход: «Сходство предметов изменяется способом, которым они классифицируются. Таким образом, сходство имеет два вида: обычный и производный. Оно служит основой для классификации объектов, но также зависит от принятой классификации».

Банан и яблоко кажутся более похожими, чем могли бы быть, потому что мы договорились называть их фруктами. Вещи группируются по причине сходства; но после того как они сгруппированы, сам факт группирования приводит к тому, что они становятся более похожими друг на друга. То есть акт классификации укрепляет стереотипы. Если вы хотите ослабить какие-то стереотипы, устраните классификацию.

Теория Амоса не только вносила свой вклад в существующий разговор о том, как люди приходят к суждениям о сходстве; она касалась всего разговора. Все, кто присутствовал на этой вечеринке, обступили Амоса и стали слушать. «Подход Амоса к научной работе не был поэтапным, – говорит Гонсалес. – Он буквально ворвался в науку. Он брал существующую там парадигму, находил общие положения этой парадигмы – и уничтожал их. Он часто использовал слово «отрицательно». Между прочим, весьма действенный способ развития общественных наук».

С этого Амос начал – с исправления ошибок. Как выяснилось, разные люди делали разные ошибки.

Глава 4. Ошибки

Амос вернулся в Израиль осенью 1966 года, после пятилетнего отсутствия. Старые друзья, естественно, стали сравнивать вернувшегося Амоса с Амосом из своих воспоминаний. И заметили несколько отличий.

Амос, который приехал из Америки, показался им более серьезным и профессиональным. Теперь он был доцентом Еврейского университета и имел собственный кабинет, который содержал в привычном для себя спартанском духе. На столе ничего не лежало, кроме авторучки и одинокой папки с описанием текущего проекта.

Когда Амос уезжал в США, у него не было костюма. Когда он появился в Еврейском университете в светло-голубом костюме, друзья были в шоке, и не только из-за цвета. «Так не одеваются, – говорит Авишай Маргалит. – Галстук – символ буржуазии. Я помню, как первый