Шрифт:
Закладка:
– Что у вас с освещением опять?
– Это не я. Это дом. Еще чаю?
Пешта медленно моргнул, я встала. И ведьмак поднялся тоже. Расстояние между нами было едва с ладонь. Его ноздри вздрогнули, и он улыбнулся. Плотоядно, куда там Мартайну. У меня во рту сделалось сухо, сердце пропустило удар, словно в полусне я взяла тяжелую руку Пешты и положила себе на грудь, где уже ныло в предвкушении, будто это мне странного чая налили. Его вторая рука обожгла шею, горячие пальцы прошлись по затылку вверх. Посыпались шпильки. Он собрал мои волосы горстью и чуть оттянул вниз. Я запрокинула голову, ощущая жаркое дыхание в миллиметре от покалывающих в ожидании поцелуя губ, и судорожно вздохнула, когда он нашел под тонкой тканью лифа самое чувствительное место и провел по нему подушечкой пальца.
Его губы были жесткими и горячими, такими же как руки, тисками сжимающие грудь, я едва сдерживала стоны. Потом он сделал шаг назад, опустился на диван, рывком избавил меня от белья и усадил к себе на колени. Руки, раскаленные, как два утюга, прошлись по бедрам, приподняли и опустили. Я вздрогнула. Он замер, словно давая время привыкнуть к себе, а потом толкнулся, удерживая меня и не давая двинуться. Я впилась пальцами в его плечи и, застонав, нашла его губы и присвоила, так же требовательно и настойчиво, как он сейчас присваивал меня.
Разрядка наступила быстро. За миг до пика, он опрокинул меня на диван, придавливая всем телом и последними резкими движениями утверждая свою власть надо мной. Прикусил кожу над ключицей и завершающим аккордом сжал грудь, ставя точку на том, с чего все началось.
И сказал чуть хрипловато, горячо дыша мне в ухо:
– Вы ведь за этим меня пригласили, не так ли?
Отпустил запястья, которые прижимал к бархатной обивке, поднялся с меня, и я поняла, что прокололась. И даже поняла, где. До того, как он сказал.
– Я ведьмак. Привороты на меня не действуют. Только те, что на крови, если знать, как. Или дар долгоживущего. – И принялся приводить одежду в порядок. – Будь вы, скажем, эльфийка…
– Я похожа на эльфа? – голос тоже звучал хрипловато, будто я простудилась или долго кричала. Кстати, поорать очень хотелось, но я просто одернула юбку и поднялась.
– Вам далеко.
– Вы всегда такой хам?
– Только когда меня хотят использовать.
– Почему сразу не сказали?
– Вы так неумело, но старательно меня соблазняли… Я решил, что ваши усилия стоит вознаградить.
– И где моя награда?
– Вам ещё и денег дать? Вы в курсе, что вам срок положен за провокационные действия в отношении лица состоящего на королевский службе?
– У меня с вами нет отношений. – Злясь на саму себя, я попыталась застегнуть лиф, нескольких пуговиц не хватало.
Пешта хохотнул, встал. Светсферы сделались ярче. Ведьмак шагнул к выходу, оглянулся. С чего я взяла, что у него чёрные глаза? Карие и золотистый ореол внутри вокруг зернышка зрачка. Или это свет так так затейливо отразился?
Я вышла, когда он уже надел пальто.
– Вы не оригинальны в выборе способа повлиять на мое решение. И это всегда только вопрос времени, если поднадзорный объект – женщина, достаточно молодая и привлекательная, чтобы заинтересовать. Но вы меня удивили. Считал, что вы продержитесь дольше прочих. А я редко ошибаюсь.
– И все же ошибаетесь.
Он ухмыльнулся и ничего не стал говорить, милостиво позволив мне оставить последнее слово за собой. Как подачку кинул.
4.4
Я несколько раз проверила, заперта ли дверь. Дергала засов, шла к лестнице и возвращалась. Лицо пылало от стыда за совершенное и бессильной злости на собственную глупость. Если и была у Пешты ко мне хоть капля уважения – теперь и ее не осталось. Но какая скотина! Мог бы сразу отчитать и носом в… чай макнуть, так нет – устроил показательную порку… Я привалилась спиной к деревянным панелям на лестнице, пережидая предательскую дрожь от воспоминаний о раскаленных пальцах на… везде, где были.
Поднялась наверх, вколачивая пятку трости в ступеньки с такой силой, что казалось, от нее молнии брызжут.
Как можно было быть такой беспамятной недальновидной идиоткой!?
Ворвалась на кухню и распахнула окно. В разгоряченное лицо брызнуло моросью и мелкими снежными крупинками. На штыре сидел мокрый ворон. И смотрел в сторону.
– Ты еще меня презрением облей! – с вызовом заявила я птице, добыла из холодильного шкафа куриную печень и на тарелочке на отлив выставила.
Ворон чуть повернул голову и заинтересованно покосился на презент, потоптался, спорхнул на отлив, подцепил кусочек и вернулся на штырь. Потом вытянул шею и, раззявив клюв, демонстративно выронил угощение.
Блюдце отчаянно тренькнуло, ударившись о штырь, и брызнуло осколками, пустившими по колышущемуся внизу пологу радужные круги. То, что я, высунувшись в окно по пояс, орала вслед вороньему хвосту, наверняка, слышала вся улица.
Прооравшись и утерев с лица злые слезы, отправилась в ванную, с остервенением оттерла себя мочалкой, а выбравшись из воды, сообразила, что не взяла с собой ничего переодеться. На валяющееся на полу следы грехопадения даже смотреть не хотелось, не то что на себя напяливать. Отправилась в спальню голышом, открыла дверь…
Дом услужливо осветил помещение резко и ярко. Тень за окном замерла, неловко взмахнула руками и, хрустнув многострадальным навесом над крыльцом, рухнула куда-то в заросли так и не подстриженной как следует травы и голые, плетущиеся по земле ветки не пойми чего. Орать уже было лениво, прикрываться – поздно.
Облачилась в рубашку и халат, вернулась за домашними туфлями в ванную и запихала платье в корзину для грязного белья. Спустилась вниз. Выглянула. Поросль была примята, на дорожке валялся кусочек черепицы, мертвых или умирающих тел не обнаружилось. Ну и ладно, еще не хватало, чтоб мне убиение любителя в окна подглядывать приписали.
Остатки приворотного, а в моем случае, отворотного чая отправились туда же – в заросли. Устроилась в кресле за прилавком и добыла учетную книгу. Свежая запись была только одна. О продлении лицензии. Я сама ее сделала. Повозила пальцем по строчке и принялась листать желтоватые
