на него сверху. Он хорошо помнил, что на ремне спереди у часового висит штык-нож от автомата, и со всей своей силы вцепился в рукоятку, но тут же почувствовал, что его кисть сжимает левая кисть часового. Но силы у парня, видимо, кончались. Последнее его судорожное сжатие чуть было не заставило полковника отпустить рукоятку штык-ножа, но он тут же ощутил, как хватка слабеет, и уже без труда вытащил оружие из ножен. Резко проведя остро заточенным штык-ножом по горлу часового, он вырвал из-под него руку. Полковник сместился в сторону и перевернул часового лицом вверх. В потолок смотрели застывшие глаза.

Курносенко сам испугался того, что совершил. Не вставая с места, осмотрел подвальное помещение. В конце лестницы в два пролета, перед такой же лестницей на второй этаж, в штаб российских войск, за маленьким письменным столом сидел второй часовой. У этого под рукой был автомат. Курносенко предстояло пройти мимо него. Но как это сделать?

«Очень просто…» — сказал он сам себе, шагнул вперед и тут же упал на колено.

«Или связки порвал при ударе, или лодыжку сломал», — подумал он без какой бы то ни было паники. Но появилась веская причина убить и второго часового. Еще когда строили стену в кабинете генерала, у строителей в электродрели сломалось сверло. И осколок сверла воткнулся в нос тому, кто сверлил. Полковник сам отводил парня к часовому, у которого видел на столе армейскую аптечку, какая имеется у каждого взводного санинструктора. Тогда парню была оказана медицинская помощь, и тогда же Курносенко увидел в аптечке шприц-тюбик «Тримеперидина»[15]. Если сейчас сделать себе укол, то можно будет играть в футбол.

Аркадий Дмитриевич закатал рукав выше локтя и порезал штык-ножом себе руку. Порезал неглубоко, но постарался задеть вену. Кровь брызнула сразу и даже рабочую куртку испачкала.

Спрятав под куртку штык-нож, придерживая его локтем, Курносенко, зажимая рану на руке, прихрамывая, торопливо пошел к часовому.

— Кровь останови и перевяжи, — потребовал он, используя свои знания арабского языка.

Едва часовой, к счастью Аркадия Дмитриевича, подслеповатый, склонился над рукой, как получил удар штык-ножом сбоку в горло.

Первое, что сделал Курносенко, — раскрыл коробку с аптечкой и нашел шприц-тюбик «Тримеперидина». И сразу сделал укол в ногу. Он не пожалел препарата, вкатил сразу полную дозу — все двадцать миллиграммов, что были в тюбике. После этого пустой шприц-тюбик бросил в ведро для мусора, взял автомат и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Кабинет генерала Сумарокова находился в самом конце большого холла. Полковник торопливо прошел туда, поднял было руку, чтобы постучать, но стучать не стал. Вместо этого он только приоткрыл дверь приемной и увидел, что адъютант генерала спит за столом, положив голову на руки. Стук в дверь только разбудил бы его.

Осторожно открыв дверь шире, Курносенко перешагнул через порог, держа адъютанта на прицеле, будучи готовым нажать на спусковой крючок, после чего сделать два быстрых шага и, ворвавшись в генеральский кабинет, расстрелять его хозяина.

Адъютант пошевелился, и полковник только усилием воли сдержался, чтобы не выстрелить. Он на секунду замер, потом продолжил движение и раскрыл одну створку двустворчатой двери в генеральский кабинет. Увидел стол с включенной на нем большой круглой настольной лампой, но самого генерала в кабинете не было. Очевидно, Сумароков перешел на время в другой кабинет, решая там какие-то вопросы. Увидев на столе свой мобильный телефон, полковник обрадовался.

Курносенко схватил его, сунул в большой карман своей робы и снова вышел в кабинет адъютанта. Теперь предстояло, может быть, самое сложное. Стараясь не шуметь, Аркадий Дмитриевич подошел к стене, которую сам сооружал еще недавно, со второй попытки нашел нужный кирпич, который надавил с одного бока, и открыл тайник, где хранились его настоящие документы полковника ФСБ. Схватив документы, он сунул их в карман и торопливо покинул приемную, стремясь при этом не разбудить адъютанта…

Глава девятая

Утреннее столпотворение на дороге, когда люди уезжают в Москву на работу, уже завершилось, и дорога была относительно свободной. «Шестерка» шустро бежала по ней, и только в одном месте пришлось остановиться по сигналу полосатого жезла автоинспектора, обладателя чапаевских усов. Но увидев за рулем военного, которых в городе уважали, автоинспектор ограничился только лишь проверкой документов, козырнул, потрогал свой длинный ус и с вежливой улыбкой пожелал счастливого пути.

Нужный дом, свечкой возвышающийся своими двадцатью четырьмя этажами среди домов старой Москвы, подполковник нашел сразу, только на входе в подъезд его остановила для обстоятельного допроса бдительная пожилая консьержка. У Бармалеева сложилось мнение, что старушке просто хочется с кем-то поболтать, чтобы разнообразить свое скучное сидение на одном месте, и она выбрала подходящий, на ее взгляд, объект.

Ответив далеко не на все интересующие старушку вопросы, подполковник в лифте поднялся на двенадцатый этаж и позвонил в нужную дверь. Долго не открывали. В другое время Бармалеев просто пожал бы плечами и ушел. Но за дверью отчетливо слышался женский голос. Женщина разговаривала по телефону. Тогда Бармалеев позвонил еще раз. На сей раз на звонок в дверь среагировали, и в коридоре послышались шаркающие шаги. Потом чья-то тень закрыла дверной глазок. И, наконец, довольно молодой голос, от которого у Вилена Александровича почему-то вдруг затрепетало сердце, спросил:

— Кто там?

«Неужели так повезло? Неужели сразу на Дарью попал?» — пролетела в голове мысль.

Но ответил он сдержанно:

— Я хотел бы поговорить с Лидией Андреевной.

— Минутку… — ответил тот же голос, и защелкал открываемый замок.

В этот момент Бармалеев на каком-то подсознательном уровне ощутил у себя за спиной чье-то присутствие. Он резко обернулся и увидел, что на него смотрит стоявший у лифта человек в распахнутом кожаном плаще.

— Что тебе? — спросил Бармалеев человека. Он понимал, что тот спустился, скорее всего, по лестнице — находился между этажами, там, где расположен мусоропровод, поскольку звука работающего лифта он не слышал.

— Я недавно звонил туда, мне не открыли… — каким-то лающим голосом сообщил человек.

— Зато открывают мне… — довольно грубо ответил Бармалеев и повернулся на звук открываемой двери.

Перед ним стояла женщина, на первый взгляд лет сорока пяти, и, только присмотревшись, можно было увидеть морщинистую старушечью шею, на которой никакие крема уже не могут скрыть морщины.

— А этот — с вами? — Лидия Андреевна кивнула в сторону человека в черном кожаном плаще.

Бармалеев не успел ответить. Незнакомец его опередил: