— Когда вы получили последнее письмо из дома? — спросил меня номер 50, ожесточенно работая палками.

— Очень давно, — ответил я грустно, отталкиваясь что было силы. — Жена пишет, что дома все хорошо. Она уже на пенсии. Внук пошел в школу. В городе провели метро…

— Да-а! — мечтательно произнес номер 121. — А у нас уже, наверное, лето… Жара небось стоит… Птички поют… — И он смахнул слезу.

Номер 92 до кросса был профессором математики и убежденным холостяком, но, впрочем, большим любителем женского пола.

— Здесь, кажется, неподалеку проходит женский кросс, — шепнул он. — Может, порезвимся, если ветра не будет?.. Потом нагоним, а?

— Это неспортивно по отношению к другим, — сказал я.

— Ну, как знаете, — буркнул он и начал бриться…

Больше я его не видел. Правда, номер 13 уверяет, что слышал ночью чьи-то крики о помощи. Все может быть. Не исключено, что профессора задрали волки…

Пронеслись годы. Когда я после кросса вернулся домой, старуху свою я не застал, а на столе меня ждала ее записка:

«Милый! Меня забрали на соревнование по бобслею. Никто не знает, что такое бобслей, но подозреваю, что это что-то женское. Прощай навсегда!»

1970

Везунок

Впервые — в Лит. газ. (№ 9, 1974).

Я стоял на желтом берегу и смотрел на море.

Солнце буравило пупок. Кепка надвинута была на самый нос. Так я и стоял. И простоял бы, наверное, долго, если бы не резкий порыв ветра. Зелененькая моя кепка, видно, обозлившись на меня за что-то, сорвалась с головы и полетела к горизонту. Шлепнулась на воду, надулась и закачалась. Жирная чайка камнем кинулась на нее, клюнула и взмыла вверх, убедившись в том, что это не рыба…

Кто-то за спиной у меня заботливо и мягко произнес:

— У вас кепку унесло в море.

Это был тот чудак, которого я заприметил уже неделю назад. Каждый день он и одна аккуратненькая фигурка приходили на пляж, и ни разу я не видел, чтоб он загорал или купался. Каждый день они расставляли тент, под который он забирался и сидел там в халате и соломенной шляпе. Он был искренне расстроен тем, что мою кепку унесло в море.

— Спасибо вам большое, — сказал я очень вежливо.

— Пойдемте к нам под тент, — сказал он так, словно у меня умер близкий человек и он приглашает меня к себе домой, где мне будет не так одиноко и тоскливо.

Под тентом он снял халат. Такой белой кожи я никогда не видел. Она была такой белой, что я надел темные очки. Аккуратненькая фигурка встала, приподнялась на цыпочки и заложила руки за голову. Изумрудного цвета купальник, казалось, был нарисован на ее теле. Она по-пружинила немного на носках и ушла в море, а мы остались вдвоем под тентом.

— Как хорошо! — сказал он.

— Дождей нет, вот и хорошо.

— А чем плохо, когда идет дождь? Это естественно, это природа, это жизнь. А жизнь — это уже замечательно… — А если жизнь не так хороша?

— Так не бывает.

— И все-таки…

— Не бывает! Всегда есть больше хорошего, чем плохого. Всегда есть люди, которые тебя любят…

Я посмотрел туда, где плавала аккуратненькая фигурка.

— Здесь, говорят, есть небольшие крабики, — сказал я, меняя тему разговора. — Хотя я лично за две недели ни одного не видел.

— Сейчас поймаем, — сказал он так просто, как будто речь шла о горсти песка. Он накинул халат, надел соломенную шляпу и пошел к воде.

Я усмехнулся. Бывают же такие люди! Вокруг могут грызть камни, стреляться из-за неразделенной любви, убеждаться в собственной несостоятельности… Но эти люди существуют вне времени и вне пространства — в своем ограниченном мире.

— Смотрите, какой смешной! — и он положил на песок маленького краба.

Вот и пожалуйста! Я две недели бесполезно ползал на брюхе вдоль берега, а ему стоило только нагнуться!..

Из моря вышла аккуратненькая фигурка и растянулась на песке.

— Вы играете в шахматы? — спросил он.

— Немного.

— Как хорошо, что вы попались под руку. Я так люблю шахматы, а здесь, как назло, никто не играет… Выбирайте!

Собственно говоря, можно было и не выбирать. Ему должны были достаться белые.

Он имел весьма отдаленное понятие о шахматах, но зато долго думал над каждым ходом, хватался за все фигуры, говорил: «Э нет, так нельзя…»

Когда я взял его ладью, он сокрушенно вскрикнул:

— Ах ты черт! Надо же… Какой зевок… Да, игра теперь теряет всякий интерес!

Вдруг неожиданно рванул ветер, и из тучи, которая неизвестно откуда взялась, ливанул дождь.

— Ну что? Боевая ничья? — предложил он, указывая на небо.

— Кто кого? — спросила аккуратненькая фигурка, сворачивая тент.

— Согласились на ничью по метеоусловиям, — сказал он.

— Всего хорошего, — сказал я.

— До свидания! — крикнул он. — Приходите завтра! Сразимся!

Я добрел до своего домика и подвел итоги. Что принес мне сегодняшний день? Унесло кепку — раз. Познакомился с везунком — два. С чисто физической точки зрения, у него обаятельная жена — три.

Что дал сегодняшний день ему? Сделал доброе дело — сказал незнакомому человеку, что у него унесло кепку, — раз. Познакомился и утешил как мог незнакомого человека, у которого унесло кепку, — два. Поймал незнакомому человеку краба — три. Незнакомец оказался партнером в шахматы — четыре. Вытащил белые — пять. Должен был проиграть, но не успел «по метеоусловиям» — шесть. Вполне достаточно для того, чтобы считать мир совершенным.

Через десять дней я с чемоданом в руках тащился по пыльной дороге в направлении шоссе, тщетно пытаясь остановить попутные машины.

— Уезжаете, даже не простившись?

Я оглянулся. Меня догонял везунок со своей аккуратненькой фигуркой.

— А почему пешком? — спросил он.

— Машин нет.

— Сейчас что-нибудь придумаем, — сказал он.

В этот момент из-за поворота выскочил грузовик. Везунок поднял руку. Грузовик резко затормозил.

— Вы знаете водителя? — спросил я.

— Первый раз вижу. Просто элементарная дорожная этика…

Я сел в кабину и попрощался.

— Запишите наш телефон и звоните, — сказала аккуратненькая фигурка.

— У меня ручка далеко.

— Пожалуйста, — сказал везунок. — Я всегда ношу с собой ручку…

В Москве у меня накопилось много дел, и я с головой ушел в работу. Правда, спустя неделю после