Митрий вернулся к своему камню, Рехи плотнее прижал спасительную тряпку к левому боку. Ясность мыслей понемногу возвращалась: «Ну что ж, не каждый вот так поможет».

– А теперь послушай, – настойчиво продолжал разговор Митрий. – В пути важно знать о цели. Слушай песок. Слушай! Только песок. Нет ничего, кроме песка.

Голос Митрия усыплял, уносил куда-то вдаль, хотя Рехи мог поклясться, что стоял на прежнем месте, значит, каким-то образом удавалось не лишиться сознанья. Но все звуки действительно исчезали, песок на зубах поскрипывал в монотонном ритме, да еще Проводник завел какую-то песню на два голоса с глухим присвистом, вводящую в состояние транса. Рехи застыл с открытыми глазами, а вокруг очертания предметов менялись, превращались во что-то другое, ранее сокрытое, едва уловимое, словно потаенный мир всегда дремал за завесой.

– Ты видишь их. Ты скоро увидишь их.

«Что увижу?» – хотел небрежно возразить Рехи, но длинный язык присох к нёбу. Невысказанный вопрос утратил необходимость, когда привычный ландшафт преобразился. Вроде это была та же пустошь, и в то же время совсем другая: ее во всех направлениях пронизывали странные линии, напоминающие путаницу веревок или каракули на песке. Одни безвольно застыли, другие метались и вспыхивали, словно молнии. Только все они несли клеймо неприятной черноты, выглядели неопрятными и грязными, какие-то и вовсе напоминали по цвету и составу остывшую рвоту. Из вот этого состоял истинный портрет мира? Как будто гигантский ящер однажды сожрал его, а потом побрезговал и выплюнул.

Но все же этот неприглядный узор манил. Любопытство опять сыграло с Рехи злую шутку: рука сама невольно потянулась к одной из грязно-прозрачных веревок. Пальцы дотронулись до упругой поверхности – и тут же на них отпечаталась липкая слизь, приставая к коже. Рехи судорожно отпрянул, словно обжегся, линии же стремительно померкли, растворились. Но вместе со слизью будто бы влился под кожу невыносимый страх, первобытный ужас. До воя, до крика.

– Это… Это… Это они повсюду! Это мы этим дышим! – заикаясь, воскликнул Рехи. Челюсть сводило, тело корежила волна подступавшей паники.

Он бессмысленно озирался, хватал ртом воздух и тут же с отвращением отплевывался, словно надеясь выкашлять то, что увидел мгновение назад. Слизь и шипы – это мерзкое сочетание на черных «веревках», которые свешивались, наверное, с неба. Уж если такое скрывалось под облаками, то над ними, вероятно, находилоьс что-то еще более страшное.

– Для легких они безвредны, – спешно уверил Митрий, слегка усмехнувшись, и тут же погрустнел: – Но для всего мира…

Грязные «веревки» вновь мелькнули перед глазами, всего на мгновение, но на Рехи в очередной раз обрушилось ощущение гадливости, словно побывал в слюнявой пасти, а то и в желудке ящера. Еще один страх в копилку омерзения: лишь бы больше никогда не узреть эту картину, этот потаенный облик мироздания.

– Линии мира не всегда красивы. Особенно когда кто-то добирается до них, калечит и разрывает, – вздохнул Митрий. Очевидно, он не мог ничего исправить. Так зачем вообще показывал? Хватало и других потрясений!

«Как корни зла, мир

Целый оплели. А ведь

Раньше сияли», – донесся уже привычным отзвуком голос, поселившийся в сознании.

«Корни зла… да, приятель, ты, к ящерам трехногим, ужасно прав, похоже, очень похоже», – говорил с самим собой Рехи, постепенно справляясь с приступом трясучки.

– Ну и зачем все это было? – храбрился он, отмахиваясь от навязчивого присутствия этих посторонних и потусторонних сущностей вокруг. Что если живые существа тоже состояли из этих сплетений? Гадко, ужасно гадко – это чувство отвлекало от преследовавшего голода. Теперь каждую трапезу вспоминались бы эти линии.

– «Зачем?» – казалось, Проводника заинтересовал простенький вопрос. – Ты должен быть готов к встрече.

Ответ ничего не объяснял, Рехи все еще колотил озноб, отзывавшийся новой болью в ране на боку. Действие чудодейственной тряпицы прекратилось. Не существовало чудес.

– Я тебе ничего не должен. И никому!

Собственный голос срывался в рык, неприветливый, но довольно высокий и жалкий. Да и для чего вежливость? Проводник явно не собирался нормально помогать, а всякие полумеры и рассуждения никого не спасали.

– Что ж… Тогда просто послушай…

Митрий прошелся вокруг камня, заложив руки за спину, стряхивая с крыльев земной прах, но от того золото оперения не засияло ярче. Да и к лучшему. Рехи и так опасливо щурился, вспоминая, какой яркий свет исходил от Проводника при первой встрече.

– Опять! Я только что такого наслушался! – воскликнул Рехи, мрачно добавляя: – Есть теперь не смогу.

– Сможешь, – отмахнулся Митрий. – Твой голод верней сознания. Но только ли телесный? Ты ведь слышишь, как кто-то пробуждается в тебе, кто-то ждет своего часа. Голос в голове. Голод прошлого.

Рехи насторожился. Он слышал, конечно, он слышал, с рокового урагана расшифровал посторонний шум на периферии сознания. Что-то неопознанное сопровождало его всю жизнь: скрывалось в тенях глубоких пещер или поблескивало на острых когтях кровожадных ящеров; что-то неотступно следовало за ним, точно осколки чужой памяти. Другой бы сошел с ума, но Рехи просто не привык задумываться о чем-то сложнее еды и множества опасностей, подстерегавших в пустыне. Голос не мешал охотиться – и хватит с него внимания.

– Пусть ждет – не дождется.

– Посмотри на круг, – продолжил Митрий, отчего Рехи только больше закипел. Хотелось уже двинуться дальше, гордо пройти мимо, но рисунки на песке мерцали синим свечением, образуя неразборчивые узоры. Что-то подсказывало, что в них скрыт ответ.

Рехи не любил головоломки. Помнится, Здоровяк отлично придумывал затейливые загадки, построенные на иносказаниях. Вот так сидел в шатре в кругу их маленькой стаи да морочил всем головы. Лойэ обычно хлопала глазами, но временами отгадывала. Рехи в боях отличался смекалкой, умел направить свой небольшой отряд, но скрытых смыслов и символов никогда не понимал. Поэтому Здоровяк, басисто смеясь, вечно ставил самопровозглашенного вожака в глупую ситуацию на этих сборищах любителей отгадывать простые вещи, запрятанные под сложным саркофагом. Как линии мира… Не думать бы о них, лишь бы не думать о них! Лучше воспоминания.

Да, все же веселые были времена когда-то, в редкие мгновения затишья. Наверное, повезло Здоровяку погибнуть в деревне врагов, а не стать добычей ящеров во время урагана. Рехи горько усмехнулся: да уж, дожили, уже радовался, что кто-то погиб легче других. А его самого теперь уносил ветер. Все дальше и дальше от разрушенной деревни. В никуда.

– Их было Двенадцать. Потом пришел еще один, – объяснял Митрий, указывая на свои чертежи. – Это сделал я… мы. Мы дали им силу, чтобы они несли во все миры добро, чтобы предупреждали появление зла.

– Что для тебя добро-то? –