Я не поверила.

А она поняла и вздохнула, сказала тихо:

– Она была удивительной женщиной, но… с очень сложным характером. Ты же знаешь.

Знаю. Понимаю. И нет.

– Все получилось не так… мы не собирались убегать… тайно и вообще… Думали, она просто даст развод, у них давно все разладилось, иначе я никогда бы… А она отказалась. Напротив, меня выгнала, кричала, что это я во всем виновата. А что сама дома не появлялась не то что днями, порой неделями, бросив и хозяйство, и вас на Бжизека…

Упомянутый Бжизек тяжко опустился на стул и добавил:

– Я ее крепко любил. Поначалу… молодой был. Она-то постарше, да все одно… яркая, горячая… что ни слово поперек – то скандал. Думалось, страсть… только этой страстью быстро наелся. А она… она, ты вряд ли помнишь, без крика жить не могла. Напряжение скидывала. Я ей, мол, может, лучше травок каких попить, а она сковородкой.

Он потер голову и поморщился:

– Это я еще стерпел, только… я ж тоже работу бросить не могу. Мастером едва стал, а значит, надобно имя делать, клиентов искать. Не так оно и просто. Вот и Франечку наняли, стало быть, в помощь.

На свою голову. Я промолчала. Мне, по-хорошему, не было дела до произошедшего много лет тому.

– Как Франечка появилась, так Марьяна и вовсе забывать стала, что у нее дом имеется. Бывало, объявится, пропахшая гарью, гнилью, помоется, спать заляжет, а проснувшись, исчезнет вновь. И никогда не говорит, куда она и зачем… Я-то сперва интересовался. А она огрызалась, мол, не моего ума дело. Кто я? Артефактор со слабеньким даром. Она ж уже тогда известна была… отпускал… ей эти походы нужны были.

Нужны. Она и потом не переменилась. Уходила. Возвращалась. Отсыпалась и отлеживалась, порой залечивала раны и тогда, вынужденная отдыхать, снисходила до нас с Гретой. И позже, когда мой дар развернулся и окреп, учить меня бралась. Правда, у нее быстро заканчивалось терпение, поскольку сама я не отличалась ни особым умом, ни, говоря по правде, талантом.

– Потом уж до меня доходить стали слухи, что она не только на нежить охотилась, что меня одного ей было мало. Сперва-то не верил, только… один, другой, третий… я не выдержал. Спросил. А она ответила. Как есть правду, что… сила требует.

Слухи? Не знаю. То ли мне они были неинтересны, то ли актуальность утратили, то ли матушка изменила образ жизни, но мужчины в этом доме не появлялись.

– Вот тогда-то я и задумался о разводе. Попросил, а она вспыхнула. Не из любви, детонька. – Бжизек подвинул ко мне блюдо с оладьями: – Ешь, ешь… в вас оно все одно не задерживается.

– Почему?

– Силу тратите. Вон, пустая вернулась…

– Нет, – оладушек я стянула. – Почему не из любви?

– Так, выходит, не было ее никогда, – развел он руками. – Сама сказала, что выбрала меня, потому как другие знали про ее… особенности. Вот для постели были охотники, а чтоб законным браком… ее это задевало крепко, уж не знаю почему.

Я сунула палец в миску с медом.

Я так в детстве делала, пока однажды по пальцу этому не получила, оно, конечно, обидно, да все равно из миски и пальцем мед определенно вкуснее.

– Развода она не даст, сказала, лучше честной вдовой станет, – Бжизек скривился и, задрав рукав, протянул руку. Левую. – И знаешь, я поверил… я не робкого десятку, однако же…

Черное пятно на запястье походило на жирную пиявку, присосавшуюся к венам, да так и издохшую. Она была мертва, несомненно, но…

– Это… она?

Червь? До того я подобное лишь в учебнике видела. Червь не нечисть, но проклятие из запрещенных, довольно простое, требующее от некроманта лишь силы и желания. Силы, к счастью, немалой, что подтверждает: матушка моя необыкновенными талантами отличалась.

Посадила и… собиралась ли снять?

Червь к жертве прикипает, сперва он мал и слаб, но, кормясь жизненной силой, разрастается, становится заметен, тогда-то его можно обезвредить. Но не снять. В любом случае, если бы Бжизек пошел в полицию, в гильдию…

Он же рукав поправил:

– Я поначалу понять не мог, что происходит. А уж как оно появилось, так и… приятель один, слава богам, помог, только сказал, что целиком снять уже не получится.

– Почему…

– Она не со зла, – покачал он головой. – Просто характер такой… неуемный. Сама творит, после сама жалеет… а жалеть не умеет, вот и больше творит.

Все равно. Незаконно. Опасно. И… и слов не найду.

– Это она когда мы уехали. Нашла быстро. Тут и искать нечего было, куда нам податься, кроме как к моим родителям, – госпожа Франтишек отвела взгляд. – Я его уговорила уехать тихо… боялась я очень.

Как понимаю, не зря.

– А она появилась однажды, сказала, чтобы я вернулся, а не то хуже будет. Я ответил, что устал от такой жизни.

О детях оба не слишком, полагаю, думали.

– Я хотел забрать вас, – будто подслушав мои мысли, сказал Бжизек. – Только…

– Не позволила?

Он развел руками:

– Сказала, что вы ей самой нужны…

Знать бы для чего.

– А деньги? – спросила я, раз уж завели этот разговор, то следовало выяснить все до конца.

– Деньги? – он удивился. – Я продал лавку… да, оставил только четверть, но мне самому нужны были…

И поганей всего, что он не врал.

Что я знаю о гномах кроме того, что отличаются они завидной сквалыжностью и сложно придумать клиентов хуже? Дотошны. Занудны. И так и норовят обсчитать, ибо чужаку платить полную сумму совесть не позволяет. А чужаки для гномов все, в ком крови их нет.

Или есть, но мало. Или даже много, но кровь эта давно ушла, разорвав с общиной деловые связи.

В общем, гномов я не слишком жаловала, а потому от субботнего визита не ждала ничего хорошего, впрочем, о предчувствиях своих я предпочитала помалкивать, дабы не испортить Грете настроения.

Она порхала. Цвела. И щебетала, как-то легко найдя общий язык не только с отцом, но и с рыжеволосой его подругой. Точнее, супругой, ибо развод разводом, а вдовство, оно тоже способ избежать брачных обетов.

Я не мешала. Я…

Утром ушла в город и бродила, пытаясь выбросить из головы лишние мысли, которых оказалось как-то слишком много. А потому, оказавшись в знакомом переулке – при дневном свете выглядел он куда как солидней, – почти не удивилась.

Вот и обваленный нами заборчик. И дом, над которым ныне маячит купол охранного заклинания.

– Юся? – окликнули меня.

Я обернулась. Надо же, какая встреча, и не сказать, чтобы радующая.

– Привет, – сбегать