– Кто вы, молодой человек, и чьи интересы вы представляете?

Макс подумал, что хватит ходить вокруг да около, и сказал:

– Я частный детектив и представляю интересы Кристины Маттерн. Вы знаете ее?

Отпираться не имело смысла, и Краузе ответил:

– Безусловно, милое создание… Рольф любил ее. А как она его обожала…

– Так, что однажды передала ему в пользование свой единственный бриллиант, место нахождения которого сегодня неизвестно, – сказал Макс, стараясь вложить в интонацию как можно больше гнева и скорби. Владелец ломбарда, не ожидая такого напора, горячо и непроизвольно возразил:

– Но я здесь ни при чем. Я вернул ему бриллиант после того, как он погасил долг.

– Значит, вы признаете, что ссужали Рольфу Гаммерсбаху деньги под залог бриллианта? И при этом наличными…

– Да, это так… Но поймите, мы были очень дружны… Я мог бы и так одолжить ему эти деньги, но сумма все же большая, и бриллиант я взял для подстраховки…

– Но не забыли и о процентах… – улыбнулся Макс.

– Иначе бы я не был коммерсантом! – запальчиво воскликнул Краузе.

– Успокойтесь, господин Краузе, я не имею намерения копаться в ваших делах. Я должен найти бриллиант.

– Так он исчез?

– После вас ваш друг заложил его еще раз, а потом его убили.

– Бедная Кристиночка…

– Кстати, когда Рольф Гаммерсбах выкупил у вас бриллиант и какую сумму вы ему ссудили?

Господин Краузе, освободившись от начальных страхов, успокоился и назвал дату и сумму. Макс сообразил, что он был вторым кредитором из трех названных Кристиной Маттерн возможных кандидатов. Сыщик положил перед ним свою визитку и, выбравшись из мягкого кресла, спросил:

– Господин Краузе, не могли бы вы назвать еще кого-нибудь, кто мог бы ссудить деньги покойному банкиру… – Он замялся, не зная, как поделикатнее выразиться, и сказал просто: – На «ваших» условиях?

Краузе улыбнулся и развел руками.

– Благодарю вас, господин Краузе, вы и так оказали мне неоценимую услугу.

Покинув ломбард, Макс спустился по ступенькам перед входом и закурил. Проглотив первые порции табачного дыма, почувствовал, как начало отпускать напряжение. Он медленно побрел к своему автомобилю. Сев на сиденье, подумал: «В любом случае два меньше трех…»

16

Эрика Пфеффер изумленно смотрела в окно автомобиля. За ее недолгую жизнь в квартире приемной матери (о чем она до сих пор не знала) она никогда не видела ничего подобного. Невозможно было даже предположить, что всего лишь в тридцати километрах на восток от Берлина начиналась живописнейшая холмистая местность, называемая Бранденбургской Швейцарией.

В машине находились еще двое подростков, признанных, как и Эрика, трудновоспитуемыми. Дети еще не знали имен друг друга, так как не решались вступить в контакт под внимательными молчаливыми взглядами сопровождающих дам в униформе. Водитель Карл, напротив, не ощущая своей принадлежности к касте воспитателей, болтал без умолку, стараясь обратить внимание подростков на тот или иной умопомрачительный (так говорил Карл) пейзаж. Живописная местность и веселая болтовня Карла никак не связывались в сознании детей с задачами социалистического воспитания. Им казалось, что, возможно, их везут в некое подобие рая.

Это ощущение не исчезло и тогда, когда машина достигла конечной цели маршрута, деревни Притцхаген, расположенной на северном берегу прекрасного озера Торнов. Название Торнов досталось и группе расположенных в деревне старинных построек, принадлежавших когда-то знатным господам. К моменту, когда Эрика и два ее спутника (это были мальчишка лет двенадцати и пугливая девчушка примерно одного с Эрикой возраста) покинули автомобиль веселого Карла, в Торнове располагался специальный детский дом имени Вильгельма Пика. В сопровождении строгих дам дети направились в здание, где находилось руководство заведения.

Высоченный и тощий, как жердь, директор Франц Эккерт, заложив руки за спину, словно маятник, перемещался от одной стены комнаты к противоположной и обратно. Трое подростков взглядами сопровождали согбенную фигуру директора, силясь понять его витиеватую речь.

Иногда Франк Эккерт останавливался, чтобы промокнуть платком вспотевший лысый лоб, и тогда его маленькие колючие глазки буравили лица подростков, их незатейливую одежду и поношенную обувь. Тогда голос его звучал особенно проникновенно:

– В нашем специальном детском доме принят специальный распорядок. Всякое его нарушение будет строго наказываться. Ваши прежние контакты, включая общение с родителями, будут строго контролироваться и разрешаться только с подачи ваших воспитателей… Плохая учеба, нарушение дисциплины могут явиться поводом для того, чтобы вы на долгое время лишились всего этого…

Постепенно к детям пришло осознание того, что природный рай, окружающий заведение, внутри него может превратиться в сущий ад. Взгляды их потухли, а к моменту, когда за ними пришла воспитательница фрау Эльза Зольф, их детские фигурки согнулись, напоминая уменьшенные копии директора Эккерта.

Ощущение потери свободы усилилось, когда Эрика вслед за Хельгой (оказалось, что так звали новую подружку, прибывшую вместе с ней) и фрау Зольф вошла в спальное помещение для девочек. Кровати в два ряда, выстроенные под линейку и застеленные серыми одеялами, полностью закрывавшими небольшие бугорки подушек, производили впечатление казармы. Поскольку Эрика никогда в жизни не бывала в казарме, то это сравнение не могло прийти ей в голову, и после выступления директора заведения от вида спальни ей просто стало еще тоскливее. Воспитательница Зольф подвела воспитанниц к их кроватям и сказала:

– Вот так вы должны каждое утро заправлять свои кровати. И боже вас упаси, если это будет не так. У нас есть способы заставить вас соблюдать порядок…

Эрика Пфеффер еще не догадывалась, что в стенах заведения ей придется провести более четырех лет…

17

– Первый выстрел оказался удачным, – сказала Мартина, удобно расположившись на диванчике и закурив, – пуля попала в цель.

– Не без твоей помощи, Мартина, – вынужден был признать Макс. Она улыбнулась и сказала:

– Просто удачная мысль, вовремя пришедшая в голову. Максик, ведь мы же так договаривались. Я помогаю тебе и получаю одновременно то, что хочу… Посмотри, какая интересная история складывается…

– Да уж… Как говорят русские, пойди туда – не знаю куда…

– Очень интересно! Где ты подцепил это выражение?

– Да так… Еще в детстве, дома в Альпах… Один русский так говорил. Он отдыхал недалеко от фермы моих родителей.

– В нашем случае это не совсем так… Мы знаем, куда идти.

– Да, но совершенно не уверены, что идем правильно…

– Когда ты направлялся к владельцу ломбарда, в тебе было уверенности ровно столько, сколько кофе в этой чашке, – и она показала на чашку, на дне которой можно было различить лишь коричневатый налет, – и тем не менее… К кому собираешься направиться в этот раз? К букмекеру или турку?