отхлынули, подарив долгожданный простор. Оглядеться толком не успел, в коридоре напротив замелькали отсветы, резанули громкие голоса, и тьма извергла из себя с десяток вооруженных, размахивающих факелами людей. Хотя поначалу показалось, что нелюдей. В глаза бросились белые черепа вместо лиц, словно мертвяки, разложившиеся до кости, восстали и взялись шнырять по графским владениям.

Рух пальнул навскидку, попав прямо в раззявленный криком рот, обнажил тесак и храбро прыгнул назад, давая людям Нальянова показать себя. Их-то много, и бабы нарожают еще, а такой красивый и умный вурдалак на всем свете один, надобно его поберечь. Вражина, словивший пулю хлебалом, передумал страшно орать и упал, хлестнув мозгами на бегущих следом подельников. Бучила даже расстроился. Думал, что мертвяки, ан нет, живы-живехоньки, а черепа – всего лишь грубые рисунки на оскаленных рожах. Да и то не у всех. Только у самых одаренных, видать.

Графские слуги, натасканные и вышколенные старым воякой, не сплоховали, с честью выдержав первый, самый страшный удар. Оглушительно бахнули выстрелы накоротке, жутко звякнула сталь, кто-то завыл, темнота заклубилась облаками порохового дыма, украшенными по закраинам расплывчатой оранжевой дымкой от света факелов и мерцающих ламп. Рух секанул наотмашь, практически ничего не видя и ориентируясь лишь на блеск лихорадочных глаз. Рука дернулась, значит, попал. Куда, в кого, один черт разберет. Все смешалось, завертелось в смертоносном вихре, утонуло в матерном вое и стонах. Едкий запах сгоревшего пороха перебил аромат пролившейся крови. Слуга, бьющийся прямо перед Бучилой, охнул и отшатнулся, зажимая страшно рассеченное наискось лицо. Невысокий кряжистый бунташник набросился на Руха, споро орудуя саблей. Бучила отпрыгнул в сторону, прикрываясь раненым, ослепшим слугой, и ткнул острием из-под него, угодив атакующему в открывшийся бок. Тут же откуда-то из темноты вылетела узловатая дубина и угодила Руху в плечо. Левая рука онемела и повисла как плеть. Вот сука… Все перемешалось, бой превратился в яростную скоротечную свалку.

Бучила отмахнулся и наитием почувствовал новую опасность. Сзади появился кто-то огромный, страшный, провонявший потом, чесноком и скисшим вином. Рух отразил очередной взмах дубины, прекрасно осознавая, что сейчас его насадят на какую-нибудь мерзкую ржавую железку, как поросенка на вертел. Не смертельно, конечно, но и приятного маловато… Дурака с дубиной затянуло куда-то вглубь схватки, на его месте возник один из слуг графа, разя во все стороны палашом. Бучила шкурой почувствовал, как скотинина, подкравшаяся сзади, заносит оружие. Ну все, вот и песенке конец…

Но подленького удара в спину не последовало. Позади раздался сдавленный всхлип. Рух развернулся и увидел жирного, приземистого, почти квадратного бунтовщика с белым черепом, намалеванным на бородатом лице. Он давился хрипом и хватался за вскрытое горло руками, больше похожими на свиные окорока. А за ним застыла побелевшая Серафима, сжимающая окровавленный нож. Вот так сюрприз! Удивляться было некогда, поток нападавших иссяк, каменный пол выстлали вперемешку раненые и мертвецы. Отовсюду неслись стоны, хрипы и причитания. Запах крови и дыма был так густ, что можно было вешать топор. Большинство источников света погасло в разыгравшейся кутерьме, и подземелье тонуло в колыхающейся, живой темноте.

– Граф! Граф! – заорал Бучила.

– Тут я, – слабенько отозвался Нальянов.

«Слава богу, живой», – с облегчением подумал Рух. Сейчас для полного счастья не хватало бы только, чтобы граф окочурился, разрушив последнюю надежду на приемлемое завершение этой истории.

– К подземному ходу, быстро! – крикнул Бучила, прекрасно понимая, что совсем скоро тут будет не протолкнуться от подоспевших на шум и крики бунтовщиков.

– Раненые тут, – из полутьмы выплыло костлявое лицо Нальянова. Граф безвольно обвис на руках у слуги с рассеченным лбом. Кусок сорванной кожи с волосами сполз на щеку, превращая человека в страшное чудище.

– Ну и чего ты предлагаешь, на себе их тащить? – спокойно спросил Рух.

– Добить надо тех, кто не может идти, – прохрипел Нальянов, – иначе от разбойников примут самую лютую смерть.

– Добрый ты мужик, граф, – восхитился Бучила. – Но давай-ка в следующий раз, некогда нам. Иначе все в скорости примем эту самую лютую смерть. Веди, граф!

Нальянов, матерясь и постанывая, похромал в темноту, опираясь на плечо слуги, за ними Рух и все, кто еще мог хоть как-то идти. Кишка очередного бесконечного коридора вывела в небольшую комнату с низким сводчатым потолком. Граф устремился к противоположной стене, зазвенел связкой ключей, рывком распахнул низкую, узкую, совершенно неприметную дверь и захрипел:

– Сюда, сюда…

Рух пригляделся. Вниз, в кромешный мрак, сбегала каменная лесенка с окатанными временем и влагой ступенями. Будет здорово, окажись там уютненький тупичок…

– Идите, идите! – прохрипел граф. Со всех сторон, из коридоров и отнорков, неслись топот и крики. – Через сто саженей ход выведет в лес, в овраг.

– Так, пошли, не задерживай! – Бучила схватил подвернувшегося под руку слугу с лампой за шиворот и рывком отправил в открытую дверцу. – Не суетиться, смотреть под ноги!

Народишко послушно кинулся наутек.

– Петр, проводишь их, ты тут все знаешь. – Нальянов подтолкнул неотступно маячившего рядом слугу. – И это, саблю мне оставь, свою-то я потерял, растяпа этакий.

– Барин, да как же, да ка… – растерялся слуга и тут же осекся.

– Пошел отсюда, сказал, – оборвал граф и вырвал саблю. – Прощай, Петр. И ты, Заступа, прощай.

– Может, с нами? – на всякий случай спросил Бучила. Выбор старого вояки его нисколько не удивил. Как он там говорил? «Я ни разу не отступал»? Ну да, теперь и нечего начинать.

– Мне все одно – конец. – Нальянов поморщился. Кровь из раны в боку выплескивалась потоком. – А так, глядишь, успею забрать с собой хоть одного. Или пару. Проваливай, Заступа. Как спустишься, отсчитай четыре столба и этот, четвертый, сноси. И сразу беги, так как ни в жизни не бегал, за тобой обвалится все, и эти суки вас не достанут уже. Я бы и отсюда мог, да силенок не хватит. С богом.

– Прощай, граф, – кивнул Рух и последним устремился на лестницу. За спиной хлопнула дверь, лязгнул замок. Граф Нальянов остался капитаном на своем гибнущем корабле.

Внизу мелькали тени и свет, слышались тихие голоса. Бучила поскользнулся в потемках и едва не упал, схватившись за сырую кирпичную стену. Еще не хватало кубарем сверзиться под ноги подопечным. Явление во всей красоте, мать его так. Не оберешься стыда. Его встретили настороженным молчанием и застывшими мертвыми лицами. Люди толпились на крохотной площадке с единственным проходом в стылую темноту, шириной едва в пару локтей. Щас отсев толстяков произойдет…

– Чего стоим, кого ждем? – нарочито весело спросил он. – Ходу, друзья мои, ходу! Вихрем!

– А Михаил Петрович где? – растерянно спросил один из немногих выживших слуг.

– Остался задницы нам