Шрифт:
Закладка:
Кое-как высвободившись из рук графа, она побежала по тропке – и вдруг вскрикнула, метнулась в сторону:
– Змея!
Змей, лягушек, ящериц она боялась еще сильнее, чем отца, чем даже императора.
Миллесимо схватил валявшуюся в траве коряжину, кинулся на помощь, но с облегчением расхохотался:
– Да это просто какая-то тряпка!
Поднял ее – и нахмурился. Тряпка? Нет, это пояс со множеством карманов и пряжек. Он сделан из очень тонкой и прочной кожи, а изнутри подшит мягкой тканью, чтобы не натирал голое тело. Ведь такие пояса обычно прячут под одеждой. В них носят деньги, драгоценности, секретные письма. Но все карманы этого пояса были пусты, содержимое их исчезло бесследно. Нет, не все… один карман был застегнут, и в нем Миллесимо обнаружил розовый яшмовый сосуд с золотой крышечкой. Сосудец был маленький и плоский, выточенный в форме сердечка, а крышечка притерта настолько плотно, что, как ни старался граф, не мог ее повернуть. А может быть, тут был какой-то секрет, кто знает.
Екатерина взяла из рук возлюбленного сосудец, восхищенная его красотой и тонкостью работы. Даже на миг забыла об опасности. Поглядела на пояс – и вдруг смутное воспоминание воскресло в голове. Как это кричал перепуганный Никодим Сажин, обвиненный в краже золота у испанского курьера? «Не было у него мошны! Был токмо пояс с карманчиками…»
Не тот ли самый пояс держит в руках Екатерина? Но коли так, кто обронил его? Похищен в Лужках, а валяется здесь, близ усадьбы Долгоруких?
Она вспомнила, как волокли на конюшню преступного Никодима. А дочь его? Где была в это время его омерзительная дочь? Бегала по лесу, где и потеряла пояс, который, должно быть, украла у отца. А может, Никодим сам отдал его дочери, предварительно опустошив карманы. Но не все… Понятно – не смог открыть сосуд. Что же там может быть?..
А, какая разница! Духи, нюхательные соли – что еще? Главное другое – кричала жутким голосом в лесу, спугнула их с Альфредом именно эта девка, Мавруха или как ее там. Мало ли почему она орала, с убогих да скорбных разумом спрос невелик! Как говорится, моча в голову вдарила. Слава богу, бояться нечего!
Екатерина перевела дыхание, улыбнулась Миллесимо, который сразу засиял в ответной улыбке, увидев, что его возлюбленная успокоилась.
– Я заберу этот пояс, – сказала она. – Думаю, этот испанский курьер узнает его.
– Какой испанский курьер? – изумился граф.
Только тут Екатерина вспомнила, что Миллесимо ничего не знает о случившемся. Раньше ей было не до рассказов, слишком стремилась поскорее оказаться в его объятиях. Но времени на долгие объяснения не было и теперь. Кое-как, перескакивая с пятого на десятое, она рассказала об ограблении курьера, об убийствах, чинимых одним из крепостных отца. Миллесимо остолбенел от изумления.
– Я немедленно извещу де Лириа! – возбужденно воскликнул он.
– С ума сошел! – всплеснула руками Екатерина. – Тогда все поймут, что это я тебе рассказала, а значит, мы виделись. Молчи, погубишь нас обоих. Пускай отец сам пошлет нарочного к испанцам.
Мысль об отце вновь наполнила ее сердце страхом. Кое-как поцеловав Миллесимо, она побежала по тропе, раздраженно волоча за собой подол амазонки. Граф подождал, пока стихнет шелест травы под ее проворными ногами, и, вскочив на коня, погнал верхом в противоположную сторону.
Вечер опускался на лес. Стало тихо…
ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ГЕРЦОГА ДЕ ЛИРИА АРХИЕПИСКОПУ АМИДЕ. СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
«Ваше преосвященство, сие письмо мое будет всецело посвящено тому же самому, о чем я писал в прежнем. Великая княжна в отчаянном положении: теперь уже не только упомянутая ранее Анна Крамер, но и осторожный Остерман, и даже лейб-доктор Блументрост почти во всеуслышание признают, что дни ее сочтены. В связи с этим невольно задумываешься о судьбе этого императорского дома. Смерть, угрожающая великой княжне, заставляет меня трепетать за царя, который нимало не бережет себя, подвергаясь суровости непогоды с невыразимой небрежностью. Умри этот монарх – здесь произойдет ужаснейшая революция; не берусь предвещать, что последует. Скажу только, что Россия возвратится к своему прежнему состоянию, без надежды подняться, по крайней мере в наше время. Какова в таком случае будет судьба Венского союза и государств, которые строят свою политику в расчете на союз с этой непредсказуемой империей? Вы сами понимаете, ваше преосвященство, что интерес наш состоит в том, чтобы его величество русский государь Петр Второй оставался у власти как можно дольше. Не то дела наши здесь могут оказаться неожиданно плохи.
Постараемся предположить, как будут развиваться события, случись что, не дай бог, с его царским величеством. Ближайшей преемницей короны после царя будет принцесса Елизавета, и от ее честолюбия можно бояться всего. В разговоре с фаворитом князем Долгоруким как-то проскользнула мысль, что принцессу думают или выдать замуж, или заключить в монастырь. Замуж она выходить отказывается, а в необходимости последней меры убеждает ежедневно своим дурным поведением, и, если впредь не будет вести себя лучше, все же кончит тем, что ее запрут в монастырь.
Дочери царя Ивана, старшего брата Петра Первого, каждая будет иметь свою партию. Не будет недостатка и в третьей партии, с целью посадить на престол какого-нибудь русского и с этим вместе возвратиться к древним нравам, к тому положению, в котором монархия находилась до великого Петра Первого. Шведский король воспользуется первым же случаем и в одну кампанию возвратит от России все провинции, которые потерял его предшественник; поляки постараются завоевать те провинции, на которые они заявляют притязания; персы не замедлят отбросить русских от берегов Каспийского моря, а татары наводнят соседние провинции. Тогда дружба России будет для нашей монархии совершенно бесполезна, а новый царь будет в худшем положении, чем все его предшественники. Все эти решения стоят, впрочем, в зависимости от жизни царя; но они так важны, что я счел долгом высказать их вам для представления его величеству Филиппу.
А впрочем, и сейчас можно сказать: что касается здешнего управления, все идет дурно: царь не занимается делами, да и не думает заниматься, денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы его величества; каждый ворует, сколько может. О возвращении в Петербург не говорят, сам монарх ни о чем не думает, как только об охоте. От нас, иностранцев, поэтому благоразумие требует сидеть побольше у себя дома, однако тревога за судьбу нашего союза и наших планов непрестанно заставляет быть во дворце.
Итак, великая княжна умирает, и ее потеря незаменима: в моей жизни я не видел принцессы более совершенной, несмотря на свою внешнюю некрасивость, а может быть, именно благодаря ей. Царь будет печалиться о ней, но ему только тринадцать лет, и он утешится скоро. А между тем ему надобно задуматься о своей участи!
Почему?
Возвращаюсь к главной теме своего послания. Мне кажется, что болезнь великой княжны вовсе не грудная: у нее нет ни одного из симптомов чахотки. Я не могу выкинуть из головы, что ее болезнь, судя по ее медлительности, происходит скорее из вероломства какого-нибудь тайного врага, чем из худого состояния легких. Если основательны мои подозрения, естественно думать, что те, кто захотел погубить ее высочество великую княжну, не захотят, чтобы остался в живых и царь. Этот монарх нимало не бережет свое здоровье: в своем нежном возрасте он постоянно подвергает себя суровостям холода, не воображая даже, что он может же наконец от этого заболеть.
