Шрифт:
Закладка:
Гриня не испытывал никакого сожаления по поводу порезанных ментов. Еще с малолетки он питал к ним глубокую ненависть. На то были свои причины. Во время заключения ублюдки показали свое истинное лицо. В сравнении с некоторыми даже самые отъявленные заключенные выглядели порядочными. И всё же... Менты, конечно, легко могли привести его расшатанную нервную систему в неистовство. Но чтобы вот так, без видимого повода, посреди улицы…
Поножовщину он устроил поздно вечером, поэтому фоторобот, составленный по словам свидетелей, мало соответствовал оригиналу. Преступление так и осталось не раскрытым. Зная повадки ментов, Гриня предполагал, что жестокую резню, скорее всего, повесили на какого-нибудь забулдыгу. Нападение на своих безнаказанным оставить не могли, а бомж по любому не обходился без правонарушений, так какая разница за что мотать срок. В этом Гриня с ментами был согласен. Он всегда говорил: невиновных на зоне нет. Святые среди смертных вообще не водятся, на любого можно завести уголовку. Просто не всё выходит наружу. Безусловно, каждый заехавший на зону, объявлял о фатальной ошибке правосудия, только никто никому не верил. Твердить о своей невиновности было нормой, но все же один случай не давал Грине покоя несколько лет.
Во время второй ходки на Кыштымской зоне появился неприметный забитый мужичонка. Ему вменяли изнасилование несовершеннолетних и, хотя прямых доказательств вины не было, под давлением следствия он во всем сознался. Статья поганая, крайне неуважаемая даже среди отпетых уголовников. У многих осужденных дома оставались дети и зэки. Они чувствовали свою беспомощность и испытывали угрызения совести за то, что в критический момент их может не оказаться рядом.
Гриня, подобно многим, всей душой ненавидел педерастов. Считал, нелюдей надо уничтожать. Моральные принципы есть у любого. У Грини были свои. Убивал только тех, кто, по его мнению, этого заслуживал и ни при каких обстоятельствах не поднял бы руку на ребенка. Ещё одно из нераскрытых преступлений в послужном списке авторитетного зэка, как раз имело отношение к такому случаю.
После первой отсидки, он полюбил рыбалку. Вынужденно проведя много лет в коллективном заточении бок о бок со многими, не самыми лучшими субъектами, Гриня ценил спокойствие природы и уединение. Нравился сам процесс. Облюбованное озеро с отличным клевом находилось недалеко от детского лагеря отдыха и добираться приходилось на перекладных. Сначала на электричке, а потом на велосипеде.
Однажды, обратный путь Гриня решил сократить, проехав заросшей извилистой тропинкой через лес, идущей в обход детского лагеря отдыха и давно заброшенной деревни. Проезжая мимо развалившейся лесной хибары, он наткнулся на самое кошмарное, что ему довелось увидеть – насилие над ребенком. Без малейших раздумий Гриня воткнул вилы в бок извращенцу. Сердце разрывалась от того, что не знал, как успокоить дрожащего от пережитого пацана. Довел до лагеря и наказал друзьям ничего не рассказывать. Знал, дети жестоки, затравят. Этим убийством Гриня гордился. Случись такое заново, он легко пошел бы на ещё одно, даже если пришлось сесть до конца своих дней. Возможно, на том свете, в аду, за это от его костра отгребут парочку углей.
Пришедшего на зону с диагнозом педофилии за человека не считали. Над осужденным мужичком измывались, унижали, насиловали, избивали до полусмерти. Сначала он пытался говорить о невиновности, оправдываясь выбитыми ментами признаниями. Потом окончательно сломался и через несколько недель издевательств повесился. Дело того мужичка вел следователь Роман Журавлев. О нем Гриня тоже был наслышан – редкостная падла.
Тогда серийные преступления со схожим почерком, продолжались несколько лет и милиции никак не удавалось выйти на след преступника. Москва сильно давила на регион, требуя немедленных результатов. Ну и чтобы спасти карьеру, Журавлев решил найти козла отпущения. «Если на вас не заведено дело – это не ваша заслуга, это наша недоработка», - любил говаривать следователь, изначально считающий всех виновными. Его не волновало, что случаи нападения продолжались и после суда над «маньяком». Главное - спихнуть дело.
«Мразь поганая, с удовольствием бы завалил», - каждый раз вспоминая Журавлева, с ненавистью мечтал Гриня. Из-за него, на счету зэка оказалась ещё одна невинная душа.
Через три года поймали настоящего убийцу, который дал признательные показания в том числе и по тем эпизодам, за которые осудили невиновного. Правда подтвердилась на следственном эксперименте. Бедолагу посмертно оправдали, но легче никому не стало. Жизнь растоптана, личность полностью уничтожена. Даже если бы дожил до освобождения, ничего хорошего ему не светило. Тихий мужичок был обречен с самого первого дня заключения. У любого, даже «нормально» и один раз отсидевшего, психика нарушена, восприятие исковеркано, не говоря уже о заключенном, над которым измывались с особой жестокостью.
Сегодня Гриня был особенно задумчив и не расположен к разговорам. Он размышлял о превратностях судьбы. Вчера с воли принесли известие о гибели давнего друга Ярого. Поганая смерть. Убили в колодце теплотрассы, где обитают бездомные. Ярый связался с опустившейся бабой-синявкой, а после того, как лучшего друга детства замели на зону, окончательно забухал. После чего поехала крыша и он окончательно потерял себя. Совсем плохо кончил, не по-людски. Будь Гриня на воле, не дал бы товарищу пропасть. Как, однако, судьба повернула.
С Ярым они дружили сколько себя помнит. Жили в соседних подъездах. Родной райончик считался в те времена одним из самых криминализированных – примыкал к вокзалу и, пацанва, обитавшая там, гордо именовала его «Портом». У обоих схожая судьба. Неблагополучные неполные семьи. Отца своего Гриня почти не помнил. Когда ему исполнилось четыре года, батю посадили за кражи и тунеядство, с тех пор он не вернулся – сгинул на зоне. Мать работала санитаркой в больнице, вечерами подрабатывала уборщицей в магазине. От тяжелой неустроенной жизни выпивала, и со злости дубасила нерадивого ребенка. Заниматься воспитанием было некогда, а когда Гришка подрос, то совсем справится не могла, играла бешеная кровь папаши.
У Ярого схожая ситуация, только отца не