Шрифт:
Закладка:
Да и не собираюсь.
— К тебе друзья приходили, я сказала: после обеда освободишься, — Басима доводит оперативные новости.
— Они на Талой?
Бабушка подтверждает:
— Они всё время там.
База «Талая». После обеда.
Постояв полминуты на краю, спускаемся по длинной лестнице. Молодцы парни, озаботились. Даже перила есть, хоть и с одной стороны.
Спускаемся неторопливо, хочется впитать в себя все изменения. Шатёр в центре базы уже явно не из жердей, слишком ровные шесты. Брезентовое покрытие на уровне трёх-четырёх метров снабжено оконцами из какого-то прозрачного материала. Похоже, из оргстекла. Через речушку переброшен мосток, довольно широкий. На том берегу справа — пара аккуратных строений, назначение которых понятно по габаритам.
Увязавшийся за нами или возвращающийся к друзьям Кир на ходу пытается дотянуться до самых соблазнительных клубничин. Ребятам понравилась моя идея засадить откосы ягодами. Слева какие-то деревья, яблони или груши, пока маленькие. Эдем, а не база.
Примерно на середине спуска нас замечают. Сначала смотрят, а затем к основанию лестницы сбегается разновозрастная толпа человек в сорок, почти все присутствующие.
— Витёк!!! Приехал!!! Ура!!!
Для приветствования друзей поднимаюсь на несколько ступенек выше, мимоходом подзатыльником отгоняя Кира. Мелкий паршивец вознамерился погреться в лучах славы старшего брата. Величественным жестом а-ля Брежнев приветствую радостную толпу. Другим жестом останавливаю гвалт:
— Здравствуй, мой добрый народ! Я снова с вами, друзья мои!
Меня, нисходящего с лестницы, хватают крепкие руки и несут к вигваму. На подходе останавливаются и, поддавшись чьему-то провокационному выкрику, принимаются качать. Благосклонно принимаю восторг верноподданных.
После первого вала бурных восторгов меня усаживают на лавку, собираются вокруг, и начинается праздник общения. Мои гвардейцы, многие из которых окончили школу, выглядят внушительно. Сильные руки, широкие плечи, решительные лица. Красавчики, короче. Но как Тимоха на меня никто не смотрит. Это у нас в областном центре студентом московского вуза никого не удивишь, а здесь село. Я для них сейчас — столичный перец, не хухры-мухры. Учусь в самом главном университете страны, на факультете, одно название которого потрясает неискушённое провинциальное воображение.
«Факультет космических исследований», — слышу важность, с которой Кир громко шепчет прямо в открытые рты окружающих название моей альма-матер. Подозреваю, внушает уважение даже его способность без запинки произнести такие непростые слова. Это тебе не «Манька! Подь сюды!» или «Людк, а Людк!». Это, с-цуко, по-настоящему высшие сферы.
— Не, ну а что — Москва? — отвечаю на высказанные и невысказанные вопросы из горящих глаз. — Красиво? Да, красивых мест много. Но таких, как здесь, всё равно нет. Вот в ресторане недавно был. Ну, любопытно стало, где пасутся столичные мажоры. Больше двадцати тысяч за ужин, правда за двоих.
— Со столичной штучкой? — с задорной завистью вопрошает Валера, старший второго взвода, условно говоря.
Перекрывает возгласы в стиле «Совсем зажрались!»
— Вроде того… — чувствую, что в подробности углубляться не надо, но Алиска сдвигает бровки. — В МГУ ведь разный народ учится, есть и очень непростые, а мне интересно, чем они дышат. Но ни в одном московском ресторане не подадут картошку, запечённую в костре. Или уху из свежевыловленной рыбы с того же костра.
— Или шашлык из зайца! — развивает тему Виталий, комвзвода-1.
А это что-то новенькое.
День в итоге проходит незаметно. К вечеру получаю ту самую запечённую в костре картошку и уху. Алиска домой уходит вместе с другими девчонками, ночевать на реке им невместно. И мы в их отсутствие трещим обо всём. Обсуждаем планы расширения базы, противопаводковые меры. Вигвам на зиму приходится снимать.
— Снегом заваливает и рвёт брезент, — поясняет «башибузук» Егор, которого не сразу узнал в дюжем парне.
— Вроде на такой крутизне снег не должен держаться?
— Наваливает метелью сугроб чуть не до вершины и давит, — объясняют все наперебой.
Понятно. И что, парням хочется зимних квартир?
— Иглу можно строить, — предлагаю опыт эскимосов. — Из снега и льда. Они, правда, невысокие обычно. Не больше человеческого роста. Но можно попробовать и большое построить.
Тема парней увлекает. Тут же начинают строить планы зимних охотничьих и рыбачьих снежных домиков. В лесу, на озёрах, реках. Талую, как место зимней рыбалки, бракуют. Мелкая слишком.
Вечер проводим продуктивно в смысле обмена идеями. И укладываемся спать. На мягком сене под грубым покрывалом и укрывшись какой-то случайной накидкой, засыпаю так, будто в яму проваливаюсь. И первое ощущение, нагрянувшее с утра — хорошо-то как! Впереди счастливые беззаботные месяцы!
1 июля, вторник, время 22:20.
Село Березняки, бабушкин дом.
— Витя, Витя… — в ухо льётся ласковый шёпот, даже во сне вызывающий в груди тёплую истому.
— А? Что? — выныриваю из сна, как из глубокого переполненного колодца.
Совсем близко к лицу мерцают глаза Алисы. Лицо щекочет свисающая прядь волос.
— Пойдём…
Она тянет меня с постели, иду за ней как бычок на верёвочке. Гоню подальше мысли, куда и зачем. Это я гоню, а тело уже знает. Алиска одета в ночную рубашку до пят, модель а-ля балахон.
В её светлице даже в полусумраке по движениям и голосу чувствую, что Алиса смущена.
— Вить, ты чего? Я для чего которую ночь окно держу открытым?
Искин полностью отключён, но что-то такое припоминаю. Жарко де, вот и приходится. Растерянно молчу, не из-за жары, значит.
Растерянность перерастает в столбняк, когда девушка решительно сдёргивает с себя балахон. Под ним ничего нет! Шаловливые мужские глаза помимо воли выхватывают качнувшуюся грудь. У-у-х! Судорожно сглатываю.
Пристально рассматривать неприлично, но отвести глаза не успеваю. Алиса решительно шагает и влипает в меня всем телом. Шею обхватывают ласковые руки, сердце выпрыгивает навстречу чуть не царапающим кожу твёрдым соскам.
— Ты сам сказал: подождём, когда мне семнадцать исполнится… — девушка тянет меня на кровать, чуть скрипнувшую под двойной нагрузкой.
Прекращаю по-дурацки отстраняться, глупо стесняясь прорывающей ткань плоти. Некуда отступать, позади твёрдая поверхность, спрятанная под матрацем. Алиска прижимается изо всех сил, пылающие глаза начинает застилать туманом.
— Подожди, резинку… — делаю последнюю попытку сохранить благоразумие и сдаюсь после слов:
— Нафиг резинку! Я позаботилась…
Далее почти ничего самому делать не приходится, включаются безусловные рефлексы. Алиса резко насаживается и приглушённо вскрикивает, а я её уже не отпускаю. Это невозможно!!!
Опозорился секунд через сорок, больше не продержался. Алиса отваливается сразу, как только я