Шрифт:
Закладка:
Только четверо «немцев» мне сразу не понравились — у остальных бергмютце и пилотки, а эти без головных уборов, петлиц и нарукавных нашивок — спороли. И на мои немецкие фразы почти не реагировали. Вот зуб даю — албанцы, решили спрятать все, выдающее принадлежность к Ваффен-СС. Вот только хреновы умники не подумали, что пустое место может порой говорить громче, чем занятое.
Построили всех в две колонны перед джипом, в который посадили пулеметчика и марш-марш. К обеду мы опоздали, но дошли спокойно, если не считать попытки албанцев сбежать, когда они поняли, куда их ведут и кому сдадут. Так что у нас минус один пленный и плюс один труп, пулеметчик не подвел.
Вышеград, как и многие другие города, пострадал немало, но мост Мехмет-паши Соколовича все также опирался на девять быков над Дриной. Вдоль раздолбанного железнодорожного пути махали лопатами и костыльными молотками человек пятьдесят. Со склона за ними ними наблюдали шесть караульных с винтовками и я тормознул поближе к крайнему.
— Кто такие? — махнул я рукой в сторону «путейцев».
— Взяли полтора месяца назад, — не слишком приветливо ответил он. — Курить есть?
Подошли ребята, поделились с охранником табачком, он глубоко затянулся, не переставая поглядывать на поднадзорных и малость отмяк:
— Тут бои тяжелые были, русский корпус прорывался.
— Что, весь?
— Нет, один полк, но нам хватило, — скривился караульный. — Мы-то сами виноваты…
— Это как? — полюбопытствовал Марко.
— Да понимаешь… Мы их ждали, выставили засады, глядь — два автомобиля. Подъехали, вылезли из них шесть человек, покричали, да уехали. Кто ж знал, что это командир полка и его штаб… — он разочарованно взмахнул кистью с зажатой папироской.
— А что ж вы не стреляли?
— Так не знали, думали, что разведка. А ради шести человек засаду обнаруживать негоже, решили остальных дождаться, — он поморщился и дотянул курево до ожога пальцев. — А оно вона как, подошли их танкетки и пушки, еле отбились.
Снизу донеслась витиеватая матерная ругань и я тут же навострил уши — где-то я уже слышал эти построения! И точно!
— Юрий Венедиктович, вы? А где ваш товарищ?
Фигура в пропотевшей рубахе развернулась, оглядела меня стеклянными глазами и демонстративно сплюнула:
— А, господин большевичок…
— Зря злитесь, Юрий Венедиктович, все закономерно. Помните нашу первую встречу в Крупани? Я тогда сказал, что воевать вам либо против немцев, либо за немцев, все остальное иллюзия. Так и вышло.
— Я за Россию воевал! Тебе, краснопузому, не понять! — он дернул щекой и сжал рукоятку молотка до побелевших костяшек.
— Так где ваш товарищ? — не обращая внимания на тон, продолжал я.
— Сожгли его, — с ненавистью бросил офицер.
— Как это? Кто? — обалдел я.
Тут и не такие эксцессы случались, но последние два года партизаны, так сказать, придерживались конвенций.
— Как кто сжег?.. — переспросил он, точно не веря ушам своим, — да вы и сожгли!
— Я???
Господи, да не рехнулся ли он?
— Вы, вы, и некому больше. Бросили гранату и всех сожгли, — начал он шепотом и вдруг опять дернул щекой и почти закричал: — Пепел! Один пепел! И черепа среди пепла!
— Эй, господин хороший, — меня потянул за рукав мужик лет за сорок с простоватым лицом. — Их благородие малость не в себе, не береди его.
Я подозвал Марко, забрал у него папиросы и предложил мужику.
— Вот спасобо, господин хороший, вот спасибо… — забормотал он. — Кормят слава богу, а вот с куревом беда. Можно вторую про запас взять?
— Да хоть всю пачку, только скажи, что за пепел и черепа?
Мужик покосился на Юрия Венедиктовича, уже вернувшегося к рельсам и остервенело колотившего костыль молотком.
— Как бункера на Ибаре штурмовали, так их термитными гранатами закидывали. От людей только кучка пепла да черепа в лучшем случае оставались.
Твою мать… Неужели Сергея тоже? Я собрался с силами и спросил:
— Сергея Сабурова встречать не доводилось?
— Из юнкеров-то? Родня, что ли? Я гляжу, вы с ним схожи, — он показал на нас с Марко.
— Брат, — рассеянно ответил я.
— Так ты, что ли, Владимир Сабуров?
— Он самый.
— Врешь! — чуть не выронил папиросу мужик.
— Святой истинный крест, — я для гарантии перекрестился.
— Ишь ты… Сергей в соседнем взводе был, их мобильная группа вывела.
Вот черт, теперь ищи-свищи эту мобильную группу… Видимо, разочарование проступило у меня на лице слишком сильно и мужик добавил:
— В городской кутузке их высокоблагородие полковник Свеколкин сидят, он аккурат из этой группы.
Попасть в кабинет к начальнику тюрьмы с нашими документами оказалось раз плюнуть. Там обитал пожилой крепыш, не иначе, из бывших полицейских, уж больно он уверенно себя чувствовал в кожаном кресле, незнамо как уцелевшем в вихрях последних лет.
— Све-кол-кин? — широко улыбнулся он в пегие усы. — Есть такой! Молодой, всего пятьдесят лет, и уже лейтенант! К шестидесяти наверняка бы старшего получил, да мы помешали!
Господин полковник действительно щеголял в кителе с погонами лейтенанта Вермахта и на простецкое «Эй ты, на вход!» раскипятился:
— Я полковник Генерального штаба! Требую, чтобы со мной обращались…
Тут уж я не выдержал.
— Вы лейтенант армии, нарушающей законы и обычаи войны. И потому прекратите истерику и скажите спасибо, что вас не расстреляли на месте.
Он еще хорохорился и метал искры из глаз, но я напомнил и деяния эсэсовцев с усташами, и Ясеновац, и многое другое. Поначалу он валил все на коммунистическую пропаганду и на то, что он воевал за Россию, но я припер его к стенке, попросив процитировать текст последней присяги. Той самой, которая «фюреру германского Рейха и народа Адольфу Гитлеру, главнокомандующему Вермахта».
Когда мы закончили кидаться идеологическими обвинениями, дело пошло легче.
Полковник припомнил и боевого юнкера, и что перед самым отступлением из долины Ибара его перевели в роту связи, и что рота отступала через Кралево.
Выйдя из тюрьмы, я дал волю чувствам. Бога душу мать, какого хрена я таскался в Боснию, если все можно было узнать на месте?
Марко и ребята выслушали мои пассажи с некоторым
