помощи от других наших президентств, когда вы опасаетесь опасности".

Главная задача - сделать ваш гарнизон более респектабельным, набрав в него столько европейцев, сколько позволит сделать его полностью укомплектованным, и мы рекомендуем вам проявить максимум заботы, внимания и усилий, для чего вы должны обратиться в Отборочный комитет форта Джордж [Мадрас] с просьбой предоставить вам столько [войск], сколько можно выделить из этого города и Бомбея, и вы должны время от времени знакомить командующих морскими и сухопутными силами Его Величества с вашим положением и желать их помощи и защиты, когда это окажется необходимым.

Мы настоятельно рекомендуем вам принять все возможные благоразумные меры, чтобы убедить вашего набоба [наваба Бенгалии Аливерди-хана] принять эффективные меры для предотвращения любых враждебных действий между подданными британской и французской наций в Бенгалии и сохранить строжайший нейтралитет во всем его правительстве. В его интересах, чтобы мы [защищали] себя, поэтому ваши заявления не могут не увенчаться успехом, и, соответственно, я надеюсь найти много хороших последствий, вытекающих из такой тихоокеанской меры.

Подписывая протокол, директора настоятельно требовали соблюдения строгой конфиденциальности: "Необходимо соблюдать строжайшую секретность в отношении этой информации, чтобы она ни в коем случае не попала в уши французов. Фатальные последствия такого открытия слишком очевидны, чтобы о них упоминать. Такая же секретность должна соблюдаться во всех ваших операциях".

В итоге, как это часто бывает в драматических разведывательных отчетах, как древних, так и современных, выяснилось, что в них есть фундаментальный изъян. При всей впечатляющей детализации отчета, флотилия в Порт-Лорьяне на самом деле не направлялась в Индию; действительно, ни один французский флот, перевозивший войска, не отправлялся в Бенгалию в 1755 году, а когда один все-таки отплыл, несколько месяцев спустя, в декабре 1756 года, его пунктом назначения был Пондишери, а не Калькутта. Но верно это или нет, отчет был достаточно подробным, чтобы заслуживать доверия, и быстро был передан из Порт-Лорьяна сначала в Лондон, а оттуда в Калькутту. Получив его, губернатор Дрейк немедленно приказал начать работы по восстановлению и укреплению стен города, что было категорически запрещено навабом Бенгалии, и это, в свою очередь, быстро запустило цепь событий, фатальных как для жителей Бенгалии, так и для французов в Индии.

За несколько месяцев до того, как директора отправили разведданные из Порт-Лорьяна в Калькутту, молодого политика вызвали на встречу в тот же зал Совета Ост-Индского дома. За день до этого этот человек был членом парламента от одного из корнуэльских округов, с которого его только что сместили из-за предполагаемых нарушений в ходе выборов. Директора без колебаний воспользовались своим шансом. Они вызвали к себе щуплого, лаконичного, но неистово амбициозного и необычайно волевого молодого человека, а затем на официальном совете вручили Роберту Клайву предложение о работе, от которого он не смог отказаться.

Главный офис компании был недавно перестроен в современном георгианском стиле, но прохожие все равно легко могли его не заметить: Плоский с фасадом, слегка отступающий от улицы за перила, он был высотой всего в два этажа - значительно ниже, чем здания по обе стороны, - и шириной всего в пять окон - неожиданно скромное строение для того, что, в конце концов, было штаб-квартирой самой большой, богатой и сложной деловой организации в мире и где размещалась группа директоров, обладающих политической и финансовой властью , уступающей только самой Короне.

Эта анонимность не была случайной. Компания, которая всегда считала полезным вести себя в Индии с большой показной важностью, соответственно, находила выгодным преуменьшать свои огромные богатства в лондонском отделении своих операций. В 1621 году, спустя два десятилетия после своего основания, Компания все еще работала из дома сэра Томаса Смайта, своего губернатора, с постоянным штатом всего в полдюжины человек. Лишь в 1648 году Компания окончательно переехала на Лиденхолл-стрит, разместившись в скромном узком доме, фасад первого этажа которого был украшен изображениями галеонов, идущих под полным парусом в море. В 1698 году, когда случайный прохожий спросил, кто здесь находится, ему ответили: "Люди с глубокими кошельками и великими замыслами".

Вскоре после того, как Ост-Индскому дому был придан палладианский облик, португальский путешественник в 1731 году отметил, что он "недавно был великолепно построен, с каменным фасадом на улицу; но этот фасад очень узкий и не производит впечатление, соответствующее величию дома внутри, который стоит на большой территории, офисы и склады восхитительно хорошо устроены, а общественный зал и комната комитета едва ли уступают чему-либо подобному в городе". Как и многое в могуществе Ост-Индской компании, скромный внешний вид Ост-Индского дома был глубоко обманчив.

Внутри, за прихожей, располагался главный административный блок: множество комнат, полки которых были завалены свитками, архивами, записями и реестрами, где трудились 300 клерков, нотариусов и бухгалтеров, вписывая цифры в огромные бухгалтерские книги в кожаных переплетах. Кроме того, здесь было несколько комнат комитетов разного размера и, самое грандиозное из них, зал заседаний директора, известный как Зал Совета. Здесь проходили самые важные встречи, составлялись письма в Индию, обсуждались грузы для тридцати ежегодных рейсов компании, а также подсчитывались и оценивались доходы, которые в то время составляли от 1,25 до 2 миллионов фунтов стерлингов в год.

Из этих комнат велось дело, которое к 1750-м годам достигло небывалых масштабов и принесло около 1 миллиона фунтов стерлингов из общего объема импортной торговли Британии в 8 миллионов фунтов стерлингов. Только продажи чая составили полмиллиона стерлингов, что означало импорт около 3 миллионов фунтов чайных листьев. Остальную часть счетов EIC составляли продажи селитры, шелка, великолепно расписанных палампоров (покрывал) и роскошной индийской хлопчатобумажной ткани, около 30 миллионов квадратных ярдов которой теперь импортировалось ежегодно. Акции EIC были установлены в 1708 году на уровне 3,2 миллиона фунтов стерлингов, на которые подписались около 3 000 акционеров , получавших ежегодные 8-процентные дивиденды. Каждый год акции EIC покупались и продавались на сумму около 1,1 миллиона фунтов стерлингов. У EIC были самые глубокие карманы, и она использовала этот кредит, чтобы брать значительные займы по облигациям. В 1744 году его долги составляли 6 миллионов фунтов стерлингов.* Ежегодно она выплачивала правительству почти треть миллиона фунтов стерлингов в виде таможенных пошлин. Двумя годами ранее, в 1754 году, в обмен на заем правительству в размере 1 миллиона стерлингов, хартия EIC была продлена до 1783 года, что гарантировало ее прибыльную монополию на торговлю с Азией еще как минимум на тридцать лет. По меркам XVIII века это был экономический гигант, самая передовая капиталистическая организация в мире.

Это был тот