Шрифт:
Закладка:
Нам предстоит марш в сотню с лишком километров. Тактическая обстановка такова: армия обходит сильно укрепленные неприятельские районы, оставляет их в тылу, блокирует и устремляется вглубь оккупированной территории. Начинается наступление на Старую Руссу.
Справа и слева от нас будут немцы. Предстоит приятная перспектива бродить пешком в таком окружении, в поисках наших бригад. Это обычный в здешней редакции способ сбора материала. Транспорт – наше больное место: ходить пешком еще полбеды, но дело в том, что до сих пор я совершенно безоружен. Полгода на фронте – и все никак не могу получить наган. Даже застрелиться, если нужно будет, не смогу.
Десять дней газета не выходила в связи с нашим переездом из Клина. Тут, в Новых Удрицах, выпустили один номер, приготовили к печати второй – и снова перерыв.
12 февраля
Вчера к вечеру выехали. Вся наша колонна – пять машин. Едем вдоль линии фронта. Фронт? Не веришь этому – тишина, внешнее спокойствие, совершенно не пострадавшие от войны деревни. Они далеко друг от друга расположены. В Смоленщине и Подмосковье другая картина – там населенные пункты натыканы густо, один к одному. Улицы здешних деревень узкие, высокие серые избы – в этом что-то от старинных теремов, от оперной постановки.
Погода мягкая, но после нескольких часов езды в открытой машине все-таки пробирает холод.
По обеим сторонам шоссе загородки – мины. Едем среди минных полей. В темноте, проехав какую-то деревушку, видим лыжников. Прямо на дороге они надевают маскировочные куртки и штаны. Готовятся к боевой операции. Автомобильные фары освещают призрачные фигуры.
Потом мы едем по сказочному лесу. Молоденькие елочки будто из взбитых сливок. Согнувшиеся под тяжестью снега деревья перегибаются над узкой дорогой, образуя бесчисленные арки и своды, под которыми проходят, сияя фарами, наши машины.
Картина изумительная.
Я никогда не видел такого леса.
В одной из деревень, где мы задерживаемся, поджидая отставшие машины, Ведерник собирает всех. Мы стоим на улице в темноте около машин. Редактор предупреждает, что сейчас начнется зона заражения сыпняком. Нужно проехать три деревни. В избы не входить, в случае ночлега спать только на своих вещах, «к бабам не лезть», больше всего опасаться вшей.
Действительно, в ближайшем же селе задержавшуюся нашу полуторку строго окликает часовой:
– Не останавливаться, останавливаться запрещено.
Немцев здесь не было. Откуда сыпняк? Но хорошо, что принимаются профилактические меры.
Ночлег в деревне. Здесь мы останавливаемся на день. Я раскладываю свою койку, вызывая восторг хозяйских ребятишек. Хозяин осторожно жалуется на то, что проходящие войска съели всю колхозную картошку и фураж. Сразу видно – немцев здесь не пробовали. Тогда бы говорили по-иному.
Утром, когда оконца синеют рассветом, мимо избы с тарахтеньем проходят аэросани. Одни, другие, третьи. Свыше десятка. Новый вид вооружения, о котором я давно не слышал. Обтекаемая форма, вид торпеды, низко сидят на полозьях. Трещат «уточки», низко проносясь над крышами, катятся грузовики в ту и другую сторону.
Оживленность близкого фронта.
Мы движемся вдоль восточного берега озера Ильмень. Впереди еще сто километров пути.
13 февраля
Вторую ночь провели в Кузнецовке. Деревушка в двадцать дворов. Вчера наш отдел устроил для себя баню. Воду таскали ведрами, проваливаясь в глубоком снегу. Таскал и я. Поели вечером картошки – нашлась все-таки у хозяев в обмен на махорку. Сегодня с утра в дальнейший поход.
Вшей давно уже нет.
Мои ближайшие коллеги.
Старший политрук Чирков, начальник отдела, невысокий, розовый, голубоглазый. Открытое спокойное лицо. Аккуратен, всегда гладко выбрит, любит порядок. Человек мягкий, выдержанный. Трудолюбив: готов работать с утра до ночи. Звезд с неба не хватает. Службист: приказ начальства – закон. Крестьянский парень, комсомолец, он прошел путь от красноармейца до слушателя Военной академии и редактора артиллерийского журнала. Говорит «эсли» (вместо «если»), «быват». Узкий специалист.
Заместитель его, Аристов, политрук. Добродушный парень, был летчиком. Эпилептик или шизофреник, о чем откровенно рассказывает. Смелый. На передовых позициях всегда в самых опасных местах. Культурный уровень невысок.
Политрук Шипов. Спокойный, знает себе цену. Редеющие волосы зачесаны назад, на подбородке ямка. Наиболее развитый и культурный среди всех. Опытный журналист: работал в «Красной звезде» и в московском Радиокомитете. Участвовал в походе в Западной Белоруссии.
Младший политрук Ленский. Коротконогий, подвижный, с острым и быстрым взглядом светлых глаз. За словом в карман не полезет. Остроумный, со своим словарем, балагур. Язык у него едкий. Жаль только, что остроумие Ленского не для печати. Рязанский железнодорожник. Работал долгое время помощником машиниста, был выдвинут в транспортную газету. На войну пошел добровольцем, заменив брата, хотя и страдает плоскостопием. Был в ополчении бойцом. Хозяйственный человек, услужливый для товарищей. Ко мне относится со скрытой неприязнью. Во-первых, я писатель, во-вторых, интеллигент.
Политрук Чебулаев, самый серый из всех. «Мужичок» – называет его Ленский, и это правильно. Маленький, любит напевать отрывки из романсов и песен. Говорит медленно, смачно, по-крестьянски. Был в Мурманском крае, потом под Вязьмой выходил из окружения. Знает многих моих товарищей по роте, писателей – тех, которые пропали без вести.
Ковалевский, писатель. Фигура мальчика, лицо девушки не первой молодости. Скромный, застенчивый, замкнутый. Тихий голос. Человек глубокий как будто, вдумчивый и неглупый.
26 февраля
Все, что я видел и перенес за полгода фронтовой жизни, – детский лепет по сравнению с впечатлениями последних дней. Вот когда мне стало понятно, что такое война!
Пишу по порядку.
Снова в пути. Белый снег, серые избы, черный ельник. Древняя новгородская Русь. Опять следы бомбежек. Часто мелькают столбики с надписью: «Карантин». В домах сыпняк. Проезжая, видим на холме толпу военных, трубы оркестра. Хоронят какого-то начальника штаба. Залп салюта над могилой провожает нас.
Вечером останавливаемся в деревне, носящей странное название Вдаль. Улица забита машинами. Здесь должны размещаться редакция и типография, но помещений нет – впору ночевать на улице. У домов средние танки. В стороне под деревьями огромный «КВ». В темном небе – гул, разноцветные движущиеся огоньки: наши патрулирующие самолеты. Прожектор за черными избами шарит по небу, описывая огромный круг. Вот упал на избу, озарил часового, стоящего под навесом.
Мы с Ковалевским находим пристанище в караульной роте. Командиры играют в домино, стучат костяшками. Два свободных места на нарах – роскошный ночлег!
Утром нас, два дня почти не евших, не спавших, забирает Ведерник и везет дальше: сначала в 1-й эшелон, в политотдел, а оттуда на передовую за материалом. Едут человек десять. Политотдел в Давыдове – километров тридцать,
