Привели Ивана-царевича; начал он со всеми прощаться, в землю кланяться; бросили его в чан: он раз нырнул, другой нырнул, выскочил вон – и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна: “Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго молодца?” Царь подумал: “Если и я в молоке искупаюсь, таким же красавцем сделаюсь я!” Бросился он в чан и сварился в молоке. А Иван-царевич поехал с царевной из золотого царства венчаться; обвенчались и стали жить поживать, добра наживать».

Подчеркну сразу же: внутренний мифологический стержень сей сказки – это закодированная в фольклорной фабуле и действующих лицах смутное и неявное воспоминание о золотом веке и последовавшем за ним серебряном и медном, коим соответствуют сказочные царства медное, серебряное и золотое (а также в ряде вариантов сказки, в том числе и в вышеприведенном, – жемчужное). В сказке перечень и расположение царств не совпадают с их реальной метаисторической и хронологической последовательностью, так как сказитель путешествует в сакральном времени в обратном направлении – от настоящего к прошлому. В результате золотой век (царство) оказывается последним, хотя в действительности порядок был обратным, как это, к примеру, рассказано у Гесиода:

Создали прежде всего поколенье людей золотое

Вечно живущие Боги, владельцы жилищ олимпийских.

Был еще Крон-Повелитель в то время владыкою неба.

Жили те люди, как Боги, с спокойной и ясной душою,

Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость

К ним приближаться не смела. В пирах они жизнь проводили.

А умирали, как будто объятые сном. Недостаток

Был им ни в чем не известен. Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли. Они же,

Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства…

В память о золотом веке и царстве счастья, добра, справедливости, изобилия справлялись самые веселые праздники древности – дионисии у греков и сатурналии у римлян. Все необузданное веселье рождественских карнавалов, святок, ряжения и колядования с подарками, игрушками, украшением деревьев (в настоящее время – в основном елки), расцвечением огнями – все это идет от дионисий и сатурналий, а те – от гиперборейских традиций. Вот одно из описаний – в стиле бурлеска – той стародавней счастливой и безмятежной жизни:

Там миром дышала природа кругом;

постоянной он был ей стихией.

Не страх, не болезни рождала Земля;

добровольно давала, что нужно.

Там в канавах златое струилось вино;

с калачами там сайки дралися,

Умоляя тебя: «Что же ты губы надул?

Знай, бери из нас ту, что белее!..»

Ни раба там мир не видел,

Ни рабыни никогда…

По представлениям древних, управляли в Золотом веке достойнейшие из достойнейших, мудрейшие из мудрейших. Есть все основания полагать, что именно на базе преданий о былых счастливых временах построил впоследствии Платон свою схему идеального государства, где правят философы. В обширном трактате «Законы» (Leg., 679 a) он воссоздает и образ самого золотого века:

«Прежде всего тогдашние люди любили друг друга и, вследствие покинутости, относились друг к другу доброжелательно; пищу им также не приходилось оспаривать друг у друга, ибо не было недостатка в пастбищах. <…> Не могло у них быть и недостатка в молоке и мясе; кроме того, они охотой добывали себе изрядную пищу. В изобилии имели они одежду, постель, жилища и утварь…»

Против допущения каких бы то ни было аналогий между мифологемой Золотого века в гесиодовских (а также овидиевских) поэмах и сакральной моделью Трех царств в русской сказке категорически возражал В.В. Пропп. Его аргументация более чем странна: дескать, в русской сказке даже не упоминаются никакие металлы – ни медь, ни железо, ни золото. А все потому, что Пропп поддался искушению Джеймса Джорджа Фрэзера и его в общем-то продуктивную модель изоляции царей и царевен (верную, однако, для других – африканских или полинезийских – реалий) попытался безоговорочно перенести на русскую действительность.

Приведенный выше вариант сказки о Трех царствах, судя по всему, наидревнейшего происхождения: в нем присутствуют мифологические элементы, которых нет в других записях, но никакой фрэзеровской изоляцией царевен даже не пахнет; а если и пахнет, то совсем другим – «русским духом» (а не японским, эфиопским или мексиканским, как у Фрэзера). Вместе с тем в русской волшебной сказке о трех царствах, как, впрочем, и во многих других фольклорных текстах, имеется скрытый пласт, состоящий из разного рода намеков и подсказок. Непосвященному читателю (а в далеком прошлом – слушателю) невдомек, что за бесхитростными на первый взгляд словами и словечками подчас скрывается совершенно иной, быть может, – даже противоположный смысл. Взять, к примеру, всем хорошо известный зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве…», без него сказка вроде бы даже теряет свое неповторимое обаяние. Почти все современные читатели простенькое слово «некоторый (-ое, -ая)» воспринимают как совершенно нейтральное – в смысле «неведомо какое царство» (да и может разве что-нибудь конкретно быть известно о сказочных реалиях, которые и реалиями-то назвать трудно?).

Не так было в прошлом. Живой рассказчик (разумеется, если он входил в число посвященных) мог вкладывать в неопределенное местоимение «некоторый» очень даже определенный, хотя и потаенный, смысл. Произнося, как заклинание, слова «В некотором царстве…», хранитель сокровенного знания мог иметь в виду не только «Не знаю или не помню, в каком именно», но и «Не скажу, в каком, ибо вам сие не полагается знать». В приведенном выше варианте сказки о Трех царствах эта сакраментальная фраза не встречается, хотя с нее начинаются другие тексты, включенные в афанасьевский Сборник. Зато здесь присутствуют другие мифологемы и образы, дошедшие из самых далеких глубин человеческой истории и предыстории. В сущности, сказка ставит четыре главных вопроса (она же в образно-символической форме и отвечает на них): 1) когда это было; 2) где это было; 3) что это было; 4) как туда добраться.

На первый вопрос ответ дается сразу: было это не просто давно, а очень давно, в те баснословно далекие времена, когда окружающий мир был наполнен разного рода сверхъестественными существами, вроде леших, ведьм и русалок. Ответы на следующие вопросы конкретизируют представления о той стародавней жизни. Прежде всего, это воспоминание о золотом веке, о котором уже говорилось выше. В русском народном мировоззрении данный общемировой символ счастливой жизни превратился в устойчивое представление о молочных реках с кисельными берегами. В ту невообразимо далекую эпоху