Делать нечего, пришлось продрать глаза. Когда я спустился вниз, на столе уже дымилась большая миска свежеиспеченных оладий. Тут же стояла сметана, два-три сорта варенья, сотовый мед и большой запотевший кувшин козьего молока. Бабка, как всегда, намеревалась накормить целую роту. Если это дело когда-нибудь закончится и я возьму отпуск, она раскормит меня до генеральских объемов.

– Садись, Никитушка, кушай да меня, старую, слушай. Значится, как ты на дьяков-то арест пошел, я твоего приказа не ослушалась, да по ночи к царю-батюшке и отправилась. Слава богу, государь еще почивать не изволил. В карты с думными боярами резался. Ну, а уж как обо мне доложили, так он разом всех козырей забросил да к себе пред ясные очи поставить меня и повелел. Я ить, милок, не из трусливых буду, а вот перед Горохом робею… Царь все ж таки! Ну, да делать нечего, не моргать пришла, надо государю всю правду высказать. Доложила я ему по всей форме. Как кого расспрашивали, как Митяй наш за дьяковым домом цельный день слежку вел, как хвостом за ним по всему городу мотался да кресты непонятные по важным местам метил…

– Отмечал стратегически важные объекты на предмет ведения боевых действий на территории Лукошкина! – наставительно поправил я.

– Вот, вот о том я ему и доложила, – закивала бабка, продолжая рассказ. – Про перстень уворованный с хризопразом, что мы выяснили, все ему как есть выложила. Батюшка государь лишь головой качал да бороду теребил. Сказал, чтоб ты, участковый, следствие никак прерывать не смел. Сказал, что воевод всех тайно под ружье поставит, дабы в нужный час войны храбрые под рукой были. Тебе лично бумагу выписал из сплошных полномочий да саблю велел передать нарядную. А то ты у нас ходишь один и без оружия… Хоть для приличия носи, все ж царев подарок.

– Дайте-ка письмо взглянуть.

– Куды?! Жирными-то пальцами? Ладно уж, сиди ешь, я тебе сама зачитаю. – Яга сломала сургучную печать, развернула свиток и с выражением прочла самое короткое постановление на моей памяти: – «Пущай делает то, что надо. И будь то, что будет. Царь Горох».

– Коротко, выразительно и, главное, оправдывает любые действия – от карманной кражи до международного шпионажа, – задумчиво улыбнулся я.

Желудок был полон, оставалось налить молока и в свою очередь рассказать Бабе Яге, что произошло в доме Филимона Груздева. Но сначала пришлось попросить бумагу, перо и чернила; исподволь болтая с Ягой, я старательно составлял отчет для царя. Идти к нему с личным докладом не было ни времени, ни особой необходимости. Бабка только охала да ахала.

– Где же ты, Никита Иванович, шамаханскому разговору обучался?

– Нигде… – пожал плечами я. – Как-то само собой вышло. Они говорят, а мне все ясно. Отдельных слов не переведу, хоть убейте, а общий смысл вполне понятен.

– Я-то, старая, шамаханскую речь давно знаю, да и то кое-где путаюсь. А ты, вишь, раз послушал и все уразумел… – Баба Яга завистливо прищелкнула языком. – Все ж таки великое дело в молодости образование грамотное получить! Митьку бы надоумил, а то ведь так неучем и помрет.

– Кстати, о нашем драгоценном Митьке, он уже выспался?

– Он же деревенский. Как поздно не ляжет, а все одно на ногах до петухов. У поруба сидит, на пленных смотрит, я и поесть ему туда отнесла. Что там ни говори, а парень свой хлеб честно отрабатывает.

– Не спорю… Хотя если он еще хоть раз во время выполнения ответственного задания напьется на такую сумму – посажу на пятнадцать суток! Метлу в руки – и марш столицу подметать. Но речь не об этом… Пусть найдет кого-нибудь из стрельцов и быстро переправит письмо царю Гороху.

– Чего ж ради людей зазря гонять? – хмыкнула баба Яга. – Давай сюда бумагу-то. А ну, киса, киса, киса!

Из соседней комнаты, вальяжно потягиваясь, вышел здоровенный черный кот толщиной в чемодан и ростом с королевского пуделя.

– Дай-кось за ушком почешу, красавец ты мой! Вот и работка для тебя отыскалась. Уж ты не откажи, послужи бабуленьке, отнеси это письмо в терем царский да государю прямо в белы рученьки и передай. Все ли понял, красавец ты мой писаный? Ну тогда беги-поспешай, царь-батюшка уж давно нашего милицейского отчета дожидается…

…Я еще подумал, что какие-то два месяца назад я бы в такое не поверил, даже увидев собственными глазами.

Поруб представлял собой что-то вроде блиндажа времен Великой Отечественной. Над землей возвышалась лишь крыша, все прочее под землей. Стены и пол из хороших дубовых бревен, холод внутри – страшный… Для чего Яга использовала его раньше, никому не известно. Но уж не закатки на зиму хранить, это точно. Пьяного боярина Митяй установил у стенки ногами вверх, в полной уверенности, что так быстрее трезвеют. Пленного шамахана постигла та же участь, просто из вредности. Мы спустились в поруб вслед за Митькой, который тащил деревянное ведро с ледяной водой. Не подумайте, чтобы умыться…

– Для начала поставь шамахана на ноги. Он явно не спит. Боярина разбудим попозже и допросим в домашних условиях, все же наш человек, лукошенский…

Мой напарник легко приподнял пленника за ноги, стряхнул с него пушистую шапку и, не говоря дурного слова, опустил головой в ведро. Через несколько секунд раздалось негодующее бульканье.

– Вытащи его, пожалуйста. Ну что, уголовничек, говорить будешь?

– Моя твоя не понимай! – отфыркиваясь, начал шамахан, но я не был настроен на шутки в такую рань:

– Митька, макай его, пока не начнет понимать. Он еще не знает, куда попал… Думает, что отделение милиции – это дискуссионный клуб за столом с чаем и пампушками. В ведро его!

– Слушаюсь, батюшка участковый. С превеликим удовольствием…

– Не нада-а-а… – завопил упрямец. – Я был честно захвачен в бою, с оружием в руках. Требую к себе как к военнопленному уважительного отношения, нормальных условий содержания, справедливого