Варя улыбнулась:

– Вы – увлеченный человек, Александр Александрович.

– Не Александр Александрович, а – Саша, – поправил Павлов.

Сестра милосердия отрицательно качнула головой:

– Простите, Александр Александрович!

Поручик поднял обе руки, лицо его сделалось огорченным: в этом он был сам виноват – при знакомстве с Варей Дудко представился Александром Александровичем. На западе громыхнул далекий задавленный гром. Павлов приподнялся на пеньке.

– Не пойму, что это, – проговорил он, – то ли гроза, то ли орудия ударили залпом.

Раскат грома повторился.

– И кто ее выдумал, войну эту? – неожиданно беспомощно, с какой-то странной слезной обидой, натекшей в голосе, проговорила Варя, смахнула с уголка глаз то ли пылинку, то ли мокринку, поглядела на Павлова с укором, словно он мог ответить на этот сложный вопрос, зябко передернула плечами.

– Вы, случаем, не заболели, Варя? – встревожился Павлов.

Варя качнула головой:

– Нет! – снова смахнула с уголка глаза что-то невидимое, мешающее смотреть.

Когда раскат грома всколыхнул пространство в третий раз, Павлов стремительно поднялся с пенька, озадаченно похлопал прутиком по сапогу.

– Пушки, – сказал он. – Пушки бьют. Целая батарея.

– Это опасно? Не попадем ли мы в какую-нибудь ловушку?

– Не должны попасть. – Павлов суеверно сплюнул через левое плечо и сорвал какую-то увядающую былку с узкими продолговатыми капелюшками-семенами, висящими на стебле. Он растер ее пальцами, понюхал и сказал восхищенно:

– Ах, как здорово пахнет! Этой травкой, говорят, лечат запойных людей – она делает их невинными и чистыми, как младенцы.

– Что это?

– Чабрец! – Павлов вгляделся в кудрявую зелень рощицы, выкрикнул зычно: – Ильин!

Через несколько минут запыхавшийся прапорщик предстал перед Павловым:

– Гражданин командир!

Поручик сердито оборвал его:

– Не ерничай!

Из Самары, перед самым тележным походом, прямо в войска пришла сердитая «указивка» Комуча – к командирам обязательно обращаться не по званию, а по должности: «гражданин комроты», «гражданин комбат», «гражданин комбриг». Бумага эта вызвала среди офицеров нервный недовольный шепоток – такое не укладывалось в представления о дисциплине, некоторые офицеры, например полковник Синюков, вообще отнеслись к этому брезгливо, поручик Павлов принадлежал к числу таких офицеров.

Круглое мальчишеское лицо Ильина покраснело: понял, что с поручиком на эту тему лучше не шутить.

– Возьми с собою пять человек, возьми коней и быстрее вон туда. – Павлов ткнул пальцем на запад, откуда несколько минут назад слышалась канонада. – Неведомая батарея сделала три залпа. Надо узнать, что за батарея, кто в ней, сколько орудий и нельзя ли ею овладеть. Ступай и возвращайся назад со сведениями как можно скорее.

– Есть! – Ильин по всей форме взял под козырек, скосил насмешливые глаза на сестру милосердия и исчез.

– Хороший офицер будет, – бросил ему вслед Павлов.

– Если только офицеры в нашей армии вообще останутся, – Варя улыбнулась, – не то будут одни граждане комбриги, комдивы, комвзводы… Есть что-то козье в этих названиях.

Наступила очередь Павлова улыбаться.

– Армия без офицеров не имеет права на существование, – сказал он, – это будет уже не армия, а банда. Офицеров… вообще всех нас уже попытались превратить в бандитов. Нас, Варюша, убрали с фронта под лозунги «Долой войну!», и мы вернулись в Россию, не имея ничего, кроме ран и орденов. До сих пор мы не разобрались в бесовщине мирной жизни. У нас нет ни домов, ни квартир – жилье себе снимали на последние гроши… Вы слышали о судьбе прапорщика Дыховичного?

– Нет.

– Он застрелился из собственного пистолета, попросив взаймы патрон – у него даже патронов не было, не говоря о деньгах. Проиграл в бильярд грузину – корнету Абукидзе, поставил на «русскую рулетку» и снова проиграл…

– А корнету… ему что… за это ничего?

– Корнета за подлость и мелкую душу через несколько дней положили рядом с Дыховичным. Корнет получил то, чего хотел. Часть офицеров вообще обзавелась курами и огородами… Офицерство, одинаково лояльно настроенное и к монархистам, и к большевикам, и к социалистам, и к анархистам, начало гнить. Жалованье Москва перестала платить, казенным довольствием, как раньше, уже совсем не пахнет. Худо стало всем нам. Мы с капитаном Вырапаевым, например, промышляли тем, что ловили в Волге сомов и продавали их. Разве это дело для офицера-фронтовика? Так и догнили бы мы, Варюша, в своих чуланах, если бы не самостийность Малороссии, захотевшей подстелиться под германский сапог, если бы не потеря Крыма и Закавказья, если бы не Финляндия, сданная Лениным в декабре семнадцатого года финским националистам, если бы не угроза отделения от России Сибири и Дальнего Востока… Это и заставило всех нас подняться. Потому мы и сидим в этих телегах, потому и держим винтовки. – Речь поручика была горячей, говорил он громко, вдохновенно, а сам все тянул и тянул голову вверх, желая услышать далекий орудийный грохот и угадать, что же все это значило.

Варя слушала его, не перебивая, лишь качала головой да с печальным видом мяла в пальцах травинку. В лесу в нескольких местах горели костры, звучал негромкий говор, кто-то варил кулеш, а кто-то со дна котелка выскребал остатки старого, ругался, если в ложке оказывался какой-нибудь чересчур проворный жучок. Немногочисленное воинство это совсем не походило на армейское подразделение – больше смахивало на бригаду косцов, забредших в рощу перевести дух, либо лесорубов, решивших пообедать под ласковыми белыми березами.

На востоке снова громыхнул гром; лицо у Павлова потемнело, сжалось, он откинул в сторону размятую былку чабреца:

– Послал я Ильина, конечно, потому, что послать больше некого было… Как бы он в беду не угодил.

– Прапорщик – человек проворный, – сказала Варя, – увидит опасность – обойдет.

– В чем, в чем, а в этом я как раз не уверен. Парень он действительно толковый, но, во-первых, горячий, а во-вторых, слишком молодой. У него нет опыта войны, который есть у фронтовиков.

Пока стояли в лесу, прискакали разведчики с Волги. Они прошли по берегу реки двенадцать километров, засекли серый военный корабль, который медленно тащился по фарватеру, с корабля по разведчикам ударил пулемет, и конники, развернувшись, ушли.

– Это флотилия с Балтики, – уверенно проговорил Павлов, – спешит на помощь к Тухачевскому, флаг на корабле был красный? – спросил он у командира разведки, черноусого фельдфебеля, перетянутого новенькой двойной портупеей.

– Красный.

– Они, балтийцы. Неплохо бы этому кораблю какую-нибудь ловушку подстроить.

– А как? – фельдфебель развел руки в стороны. – Для этого надо как минимум пару таких посудин иметь.

Павлов погрустнел:

– Да, с берега миноносец не взять. Скорее, он нас возьмет. – Поручик сделал рукой выразительный жест. – Что еще было замечено?

– В сторону Казани проскакал эскадрон красных.

– Так, та-ак… Эскадрон красных. – Павлов достал из полевой сумки блокнот, сделал в нем пометку, потом еще одну.

На ясное небо наползла тучка, она была одна-единственная во всем огромном пространстве, с отвисшим животом, с кудрявыми краями, медленная, – и умудрилась точно попасть на солнце. Она дрогнула, встряхнулась, из нее на землю посыпался мелкий ласковый дождик.

Варя обрадованно подставила под капли руку.

– Теплый дождик, грибной.

Поручик Павлов озабоченно глянул на серебряную луковицу, висевшую у него на руке: группа Ильина должна бы уже вернуться… Может,