Шрифт:
Закладка:
— А что с ним случилось? — заинтересовалась я, усаживаясь возле окна. Вроде бы фей упоминал, что когда-то у зеленоглазого было тело.
— Пустышник напал. — Судя по тому, как Крон скривился, зверушка, несмотря на ласково-мягкое название, отличалась не слишком добрым нравом. — В прорехах водятся. Сливается с темнотой, потом нападает, впитывает в себя все тело и оставляет только… — Эльф немного помычал, подбирая слово, потом сдался: — Вы, люди, зовете это душой.
— Ну, у Вилькартаса еще и глаза есть, — невесело хмыкнула я.
— Это он их восстановил. — Фей тоже усмехнулся. — Говорит, магии на это ушла пр-р-рорва. — Глаза Крона чуть увеличились, чтобы усилить эффект от последнего слова. — И теперь он рыщет повсюду в поисках очередного магического фонтана…
— А источники ему не помогут? — Почему-то после этой страшной истории я распереживалась, причем непонятно, из-за чего больше. Из-за зеленоглазого, которого надо срочно откормить до восстановления телесности, или из-за того, что он может заявиться в мой мир и опустошить все источники. Ведь у нас тут уже один крылатый проходимец имеется. Так что в очередь… Все болезные — в очередь!
Глава 21
Когда выяснилось, что Крон привез меня на выставку Ван Гога, я минут пять стояла у входа в старое одноэтажное здание, очень похожее на бывшие складские помещения, и под осуждающим взглядом фея пыталась перестать хохотать.
— Какие лабутены? При чем тут туфли? Что у тебя не так со штанами? — недоумевал эльф, пытаясь разобрать мои не очень членораздельные от сдавливаемого смеха фразы.
Наконец мне полегчало, я успокоилась, взяла надутого эльфа под руку и пообещала ему все объяснить дома. Правда, тихий шепоток про лабутены кружил в воздухе, нарушая мрачновато-трагичную атмосферу. Не только у меня с некоторых пор этот художник ассоциировался с обувью от французского дизайнера, спасибо известной задорной песенке.
У Ван Гога мне нравились лишь «Подсолнухи», но даже в них ощущалась некая печаль. Все остальные картины скорее отпугивали, чем притягивали — и пейзажи, и натюрморты, и портреты. Особенно меня беспокоили картины звездного неба, красивые и одновременно наполненные некой мистической тайной. Казалось, еще немного — и тебя затянет в эту темно-синюю густоту. Они были пугающе живыми…
— Он был очень талантлив. — Кажется, впервые я слышала в голосе Крона уважение, тем более к человеку. — Но его разум не выдержал знакомства с фейри, — чуть виновато вздохнул эльф, любуясь именно звездной ночью. — Если долго вглядываться, кажется, что вот-вот откуда-то из тьмы прорехи высунется ветвь липерболии.
Глубокомысленно кивнув, я решила не признаваться в своем невежестве. Мне там виделась звездная ночь, нарисованная странными спиральными мазками, создающими иллюзию воздушных вихрей.
— Ты знаешь, что он нарисовал эту картину, запертый в каморке в больнице для душевнобольных? — суровым менторским тоном поинтересовался Крон.
Я знала лишь то, что Ван Гог в таких больницах бывал неоднократно.
Мне кажется, чтобы спокойно воспринимать охотившуюся на тебя липерболию, хозяйничающего у тебя на кухне крылатого человечка, линчетти-таксиста, шишигу и гнома-нотариуса, надо быть приземленной и трезвомыслящей. А если ты немного не от мира сего, подобные знакомства в конце концов приведут тебя в лечебницу. Я ведь тоже довольно долго сомневалась, насколько у меня хорошо с крышей. Но зато теперь воспринимаю всех этих странных, неизвестных для большинства людей существ как норму.
— Кто-то считает, что он нарисовал вид из окна, — продолжил вещать Крон, — кто-то — что творил по памяти, задействовав воображение! — Эльф подбоченился, откинул голову, тряхнул золотыми локонами… и на нас уставились почти все присутствующие в зале женщины. Но фею было уже все равно, он нацелился устранить пробел в моем образовании, и ничто не могло заставить его свернуть с этого пути.
— Всегда рисовал с натуры, а тут вдруг решил вместо больничной палаты изобразить звездное небо, на котором нет ни одного известного в вашем мире созвездия! И вихри… да их ни один обычный смертный не видит!
— Знаешь, — я подхватила воодушевившегося фея под руку, — высокое искусство тебя слишком возбуждает. То, что Ван Гог гениален, я и так знала. И картина эта прекрасна. Но про «обычных смертных» так громко в их присутствии упоминать не стоило.
— Да… — признал Крон, оглядываясь вокруг.
И все потихоньку расслаблялись, отворачивались, теряли к нам интерес. Это правильно, конечно, но потом я бы не отказалась от помощи парочки сильных мужчин, потому что мой внезапно побледнел и покачнулся. А потом рухнул на пол, к счастью уменьшившись до своих обычных двадцати сантиметров.
«Зато на обратном билете сэкономим», — попыталась я, вернее моя жаба, найти позитив в фейском обмороке. Наклонившись, я подцепила Крона пальцами за талию, подняла, убедилась, что сердце бьется... И впала в глубокую задумчивость, глядя на огромные бабочкообразные крылья. В карман не запихать, в сумочке помнется…
Хорошо, вспомнила, что у меня с собой взят тряпочный мешок-«шоппер», как раз в той самой дамской сумочке, куда фея запихивать опасно. Задохнется, потеряется… там же межмировая прореха, совершенно точно, пусть и мелкая! А авоська из плотной ткани — отличное решение. Я впихнула туда Крона, сначала покрутив в руках, чтобы понять, как лучше положить. В итоге пристроила на спину, сделав из крыльев что-то типа вигвама. Они, правда, тут же попытались расправиться, но стенки мешка им не позволили. Идеально…
Упаковав свою окультуренную пакость, позабывшую, что силенок у нее еще пока маловато, под причитания жабы поймала такси, потому что не в автобусе же мне с ценным крылатым грузом возвращаться? К тому же, если честно, я немного нервничала… прям совсем капельку.
Поэтому хотелось как можно скорее оказаться дома, положить мотылька на его кровать и убедиться, что он в норме. А потом оттаскать за уши, поросенка! Тоже мне, ценитель искусства нашелся! Герой… Накачался энергии, решил, что теперь всесильный!
Наверное, раньше он действительно мог целому залу внушить все, что захочет. Но теперь экономнее надо, бережнее. К тому же «обычные смертные» не такой уж подозрительный термин. Обидный, конечно, но у нас же каждый третий уверен в своей оригинальности и неповторимости.
Осознав, что я всерьез переживаю о крылатой пакости, мысленно обозвала себя жертвой
