Я стою к нему совсем близко, в ноздри бьет знакомый запах парфюма и мокрого мужского тела. Как бы я ни относилась к Марку, как бы ни хотела сейчас сбежать, любопытство сильнее. До меня вдруг доходит, что голым-то я отца своего ребенка так и не видела. Член — да. И ноги выше колен. Но больше ничего.

А Марк медленно расстегивает пуговицу за пуговицей, будто бы даже по-стриптизерски смакуя этот процесс. Передо мной открывается крепкая грудь с маленькими плоскими сосками, живот… Черт, у него даже пресс идеальный! Теперь понятно, почему Ян так не любит брата: сам-то он много времени проводит в фитнес-клубе, и я, как никто, знаю о его мучениях и загонах насчет своей фигуры. Но как бы он ни старался, подобного рельефа у него не выходит. Глядя на эти злополучные кубики, по которым страшно хочется пробежаться кончиками пальцев, почти невозможно поверить, что в детстве их обладатель был тем еще беляшом.

От пупка вниз бежит дорожка темных коротких волос, скрывается под ремнем. Марк, похоже, решил не оставлять между нами никаких секретов: берется за пряжку, та жалобно звякает под его рукой. Пуговица, молния, — и брюки падают вниз, а я, забыв о здравом смысле и приличиях, бессовестно таращусь на облегающие боксеры с соблазнительно объемным бугром.

— Ну что, налюбовалась? — звучит у меня над ухом ехидный голос Марка. — Может, еще и трусы снять?

— Пошел ты!.. — к щекам приливает краска, и я, как ошпаренная, отскакиваю от этого эксгибициониста.

— А взгляд все тот же… — он издевательски растягивает гласные. — Жадный, голодный…

— Это все вопросы, которые ты хотел прояснить? — скрещиваю руки на груди.

— Я еще даже не начал, — Марк складывает мокрую одежду, вешает на спинку стула и, не торопясь, натягивает сухое. Персиковая футболка Яна с пальмами и серферами на Марке выглядит до того забавно, что мой перегруженный гормонами мозг моментально трезвеет. — Кто отец ребенка?

Н-да, деликатности ему не занимать. Лихорадочно соображаю, что сказать. Одно дело — умолчать о чем-то, и совсем другое — врать человеку в глаза. Я спецподготовки по шпионажу не прошла, актерских институтов не заканчивала, а потому мне это сделать чертовски трудно. К тому же, Марк умеет давить на людей. Разговаривает, как с провинившейся горничной, и если бы Ян не успел придумать эту историю с браком, я бы, наверное, раскололась. А сейчас… Подставить лучшего друга, огрести нравоучений от Марка…

Всякий раз, когда я бедокурила в старших классах, мама говорила: «Думай наперед! Прежде чем что-то сделать, тщательно думай, к чему это приведет». И я отчаянно пытаюсь следовать ее совету. Вот признаюсь я Марку, что ребенок от него. Что дальше? Как Ян он на одно колено точно не упадет. Да и я бы лучше удавилась, чем связаться с таким человеком. Одной женщине он уже жизнь искалечил. Каким бы фантастическим не был секс, как бы ни действовал на меня Марк, кроме этой необъяснимой химии между нами нет ничего общего.

Нет, вариантов развития событий всего два. Либо Марк потребует, чтобы я избавилась от ребенка. На это я не пойду, а лишние нервы мне сейчас не нужны. Либо, как человек принципиальный, будет настаивать на том, чтобы я разорвала помолвку с Яном, а сам захочет участвовать в жизни малыша. При этом для Марка и для его родителей я навсегда останусь шалавой, которая изменила одному брату с другим. Что еще хуже, они могут внушить это презрение и моему ребенку. К тому же, если выяснится, что отец — Марк, это будет главным и непреложным доказательством его измены. Его жена получит весь бизнес, и Марк возненавидит меня еще сильнее, а ребенок станет для него болезненным напоминанием о крахе. Оно мне надо?

— Я спросил что-то сложное? — напирает Марк. — Чего ты молчишь?

— А что я должна тебе сказать? — изображаю возмущение. — Думаю, просто послать тебя или с пощечиной будет доходчивее.

— Ты отлично знаешь, что у меня есть основания спрашивать. Перефразирую вопрос: это мой ребенок?

— Нет, — вкладываю в эти слова все свое желание защитить малыша от разрушительного влияния Марка. И я ни секунды не лукавлю, потому что мне неважно, чья была сперма, значение имеет лишь то, кто будет воспитывать. — Это не твой ребенок.

На Марка мой ответ, кажется, не производит никакого впечатления. По крайней мере, по непроницаемому лицу мужчины трудно что-либо прочитать.

— Какой срок? — не унимается он.

— Пять недель, — тут уже мне не надо лукавить: Марк считает, что мы с Яном сношались, как кролики.

— Пять, — он задумчиво щурится. — А у нас с тобой все случилось… Пятнадцатое, четырнадцатое… — Выходит, три недели назад.

Я с трудом сдерживаю довольную улыбку. Марк не в курсе, что срок беременности считают от первого дня последних месячных, думает, что прямиком от зачатия. Что ж, пусть думает так и дальше. Даже справку могу показать — это его успокоит, и он не будет требовать теста ДНК. А любое сходство легко объясняется родством. Мало, что ли, на свете людей, которые похожи на родного дядю? Впрочем, пока я скрещу пальцы: лучше бы в моем ребенке как можно меньше напоминало Марка. Особенно — по части характера.

— Я же говорю: он не твой, — победоносно вздергиваю подбородок.

— Прекрасные новости, — язвит Марк. — Тогда кто отец?

Он ведь издевается, да? Это шутка какая-то? Или он и впрямь считает, что мое хобби — развлекать на трассе дальнобойщиков? А может, он думает, что все свободное от работы время я провожу в бурных оргиях в мужской сауне? Нет уж, я определенно была права: Марку даже близко нельзя приближаться к моему малышу!

— Сделаю вид, что я ничего не слышала, — сердито поджимаю губы.

— Могу повторить, — нисколько не смущается Марк.

— Можешь, — киваю я. — Хоть сто раз повторяй. Я не собираюсь перед тобой отчитываться. Уясни две вещи: я выхожу замуж за твоего брата. И у нас с ним, с Яном Робертовичем Озолсом, будет ребенок. Наш общий ребенок. Если ты мне не веришь, если у тебя паранойя или другие проблемы психиатрического характеру, обратись к врачу, не ко мне.

На этом я решаю весь этот фарс закончить и, расправив плечи, направляюсь к двери. Марк снова хватает меня за руку, но больше в поддавки играть не собираюсь.

— Постой… — начинает он, но я резко отдергиваю руку и толкаю Марка в плечо.

— Еще раз дотронешься до меня, и я хорошенько