развернуть газету, не скрутить папироску, не потянуть за собой санки, не повесить телефонную трубку, не причесаться, не поменять велосипедную шину, не натянуть джинсы, не подтереть себе задницу, не рассчитаться на кассе, не порезать мясо, не повиснуть на ветке дерева, не протянуть билет в метро, не проголосовать на автобусной остановке, не похлопать в ладоши, не изобразить Элвиса с гитарой, не расписаться, не обнять девушку, не потанцевать с ней, не протянуть ей руку, не закинуть ей за ухо прядь волос, не развязать ленту, не прикоснуться к девичьему уху, не потрогать ее бедро, не прикоснуться к ее животу, не прижать руку к ее лону, не дотронуться до собственных гениталий, не повеситься, не вскрыть себе вены, не поиграть в мяч, даже не сдохнуть по собственному выбору! Каждый день список невозможных для него действий дополняется с такой скоростью, что ничего не остается, как смириться, и он теперь без всяких возражений выполняет рекомендации врачей.

Самое трудное позади, как сказал Робер.

Он видит в окно, как на дерево карабкается какой-то человек за застрявшим в ветвях воздушным змеем. На улице ветрено, ветви — толстые старые высокие ветви — медленно раскачиваются; Франсуа понимает, что это ясень. Он смотрит на небо — оно чистое, в ожидании первого весеннего дождя. Франсуа следит, как руки мужчины ищут неровности в коре, как он подтягивает вверх свое тело, затем его ноги обхватывают ствол, он прижимается к дереву, а тем временем руки тянутся выше, находят новые неровности, ноги расцепляются, и все повторяется сначала. Франсуа слышит шуршание газеты, раздается голос Виктора, который читает вслух новости: в Шарлевиль-Мезьере открывают новый автовокзал!

Мужчина тем временем продолжает лезть вверх, добирается до ветвей. Сквозь редкую листву Франсуа видит, как изгибается его тело, как слаженно работают руки и ноги, следит за асимметричными движениями: левая нога вытянулась, правый локоть согнулся, затем то же делает правая нога и левый локоть — это поистине танец, мужчина перебирается с ветки на ветку без видимых усилий, суставы сгибаются, словно хорошо смазанный механизм, мышцы работают безупречно.

— А вот скоро будет праздник свиней! — сообщает Виктор. — Да, кстати, «Седан» продул «Сент-Этьену», но выиграл у «Монако».

Мужчина за окном подгибает поясницу, бросается вперед, закидывает ногу на ветку, что расположена выше его пояса, раскачивает второй и усаживается на дереве, словно заправский акробат.

— Стартует «Тур де Шампань», — не унимается Виктор, — будут Дессоль, Руэль, Котталорда, Васко… Поставлю на Васко. Принимая во внимание общий уровень и то, что большинство участников любители, Васко точно будет первым.

Мужчина тем временем уже наверху, над ним развевается на ветру красный хвост воздушного змея, он хватает его и тянет к себе. Вот это замах! Плечевой сустав — один из самых подвижных в теле человека, на него не давит вес тела. Франсуа не знает об этом, но догадывается, наблюдая такую завораживающую ловкость.

— Спорим, Васко придет первым? Как думаешь?

Франсуа стоит, упершись лбом в оконное стекло, не отрывая взгляда от мужчины на дереве; на нем комбинезон и кепка. Этим человеком мог бы быть и он сам. Но теперь по бокам у него лишь призраки, его повсюду преследуют призраки.

— Ну, восточная принцесса, что думаешь?

Мужчина терпеливо разматывает спутавшуюся уздечку воздушного змея.

— Что, Франсуа, ты не любишь велоспорт?

Он хочет иметь руки, такие же руки акробата. Он хочет быть на месте этого мужчины.

— А футбол любишь?

Мужчина все еще сидит на ветке, держа в руках змея.

— Что, вообще не нравится спорт?

Франсуа прикрывает глаза.

— Ну, бывает, что-то и не нравится…

Да заткнись уже, думает Франсуа. Он не двигается, по-прежнему прижимается лбом к стеклу и беззвучно шевелит губами.

— Тут еще есть интересное, вот…

Франсуа проводит лбом справа налево, словно стирая что-то со стекла.

— Что там еще?

Что там еще? Да в сравнении с тем, что действительно имеет значение для них, все эти футболы, велогонки, прогнозы погоды, новые автовокзалы — полная чепуха. А вот искалеченные ноги, сожженная кожа, отсутствие рук, взмокшие чресла…

— Чем вы будете потом заниматься? — спрашивает Франсуа. — Ну, когда выпишут.

Он легонько постукивает лбом о стекло.

— Бухучетом, чем же еще, — отзывается Тома. — Это по мне. И ходить не надо.

— А мне обещали работу в конторе, на шахте. Не Перу, конечно, но что ж поделаешь…

Они понимают, что этот вопрос Франсуа задает не им, а себе. Вот он-то что будет делать, когда его выпишут? Он рассказывал им, что был каменщиком, плотником, каменотесом, виноделом, разнорабочим, батрачил. Ответ тут один: ничего. Они найдут занятие. У них дети, жены, они понимают, что будет непросто, и не строят иллюзий. Ночами они тоже думают о будущем, но молчат об этом. Они понимают, что Франсуа придется хуже всех. Виктор и Тома вспоминают, как его привезли сюда, в двенадцатую палату, и они подумали: да, знатно эти его отделали. Под «этими» подразумевались все: и хирург, и снег, и контактный провод, Бог, неудача.

— Но ты еще молод, — говорит ему Тома.

Виктор бросает на него короткий взгляд, и Тома понимает, что сморозил глупость. Молод? И в чем же здесь счастье? В чем тут преимущество? Что, он дождется, пока отрастут новые руки? Привыкнет? Ему сейчас двадцать два, но время ничем не поможет. Что изменится, когда он калека? За четверть секунды там, в Бейле, он превратился в древнего старика.

Франсуа наконец отлепляется от стекла, открывает глаза. У него на лбу осталось красное пятно. Он видит сидящего на дереве мужчину, и эта картина пронзает ему душу. Он отворачивается от окна и направляется к двери, отворяет ее ударом ноги и исчезает в коридоре.

Он идет, шаг, еще шаг, этакий долговязый неуклюжий пингвин. Остальные пациенты смотрят на него уже без прежнего любопытства, но они все же еще не привыкли к виду его истончившегося тела, которое, никем не поддерживаемое, шатается из стороны в сторону. У окон собираются больные на костылях, появляется мужчина в кресле-каталке, какая-то женщина с перевязанной головой (она не может запомнить ничье имя). Вот показалась медсестра, он успел полюбить ее: «Мсье Сандр, вам помочь?» — «Нет-нет, все в порядке, благодарю вас!» Женевьева, сиделка, что обтирает его мокрой губкой в постели, бесшумно аплодирует ему, а потом спрашивает, увидев пятно на лбу: «О, мсье Сандр, вы что, ушиблись?» По коридору бегает мальчишка в больничной пижаме, замечает его и шарахается прочь. У Франсуа немного кружится голова, но он уже вышел из палаты, правда теперь совсем один. Раньше ему помогали либо невропатолог, либо Тома в своей каталке,