Поскольку уже темнело, я предложил Липе сопроводить ее до дома. Она наградила меня своим неподражаемым смущенно-озорным взглядом и улыбнулась. Мы выпорхнули на свободу в прохладные объятья сада, почти неслышно проскользнули по дорожке и поспешили исчезнуть за тяжелыми воротами усадьбы.

Сумерки сгущались, притупляя цвета, но будто бы высвобождая все те запахи, на которые мы обычно не обращаем внимание в полуденный зной. Яблочные сады за высокими заборами и жасминовые кусты в палисадниках источали благоухание, которое вечерний ветер разносил по округе, смешивая его с ароматами домашней стряпни, трактирных горячих закусок и дыма печей где-то топившихся бань. В остывавшем воздухе слышались обрывки голосов, звон посуды, лай собак, трели вечерних соловьев и стрекот сверчков. Мы шли по тихому пустому переулку, но все вокруг дышало жизнью. Догорая вечерней зарей, уходил в прошлое сегодняшний день с его тревогами и заботами, с убогим ломбардом Хаймовича, полным всякой рухляди, с мутной тошнотворной настойкой Шепелевского, со зловонием набережной у кожевенного завода. Пусть же этот вечер будет мне наградой!..

Мы с Липой говорили и говорили – обо всем на свете, о сотне ничего не значивших пустяков. Пару раз, правда, мне показалось, будто девушка хотела меня о чем-то спросить, но она внезапно останавливалась на полуслове. Как жаль, что сегодня тепло и ясно, и приходится просто идти по пыльной дороге, неумолимо приближаясь к конечной цели нашей прогулки, где нам неизбежно придется расстаться! Дорого бы я дал за то, чтобы небо заволокло тучами, как и в тот волшебный вечер…

– Я нынче утром заходила к Аглае, но не застала вас. Пришлось быстро выдумывать предлог, дабы уйти и вернуться позже, – сказала Липа и, чуть помолчав, добавила, – мне кажется, Надежда Кирилловна что-то подозревает.

Ее лоб пересекла тонкая морщинка, но даже удрученность была ей к лицу. Я едва не рассмеялся, но сумел сдержаться: ведь тогда она разозлится или, тем паче, обидится и будет для меня еще милее и желаннее…

– Это неважно, – ответил я. – Сегодня мы с Данилевским обошли свидетелей, подписавших завещание, и сумели кое-что выяснить. Ничего ошеломляющего, но персонажи очень любопытные. Один, владелец ломбарда, умер сразу после смерти дядюшки. Странное совпадение, вы не находите? Мы смогли поговорить только с его сыном, но, тем не менее, многое проясняется. Другой свидетель, бывший приказчик, тоже явно что-то знает! Если за дело возьмутся хорошие адвокаты, то получится очень занимательный судебный процесс. Непременно завтра составлю и подам жалобу, – я был полон решимости, – и, думаю, уже к празднику Покрова все будет кончено. Наши доказательства неоспоримы! Полагаю, во избежание шумихи мне стоит перебраться обратно в гостиницу Прилепского…

– Как у вас все гладко, Миша, – вздохнула Липа, – вы так грезите своим успешным будущим…

– Мои планы не останавливаются на получении наследства, – мой рассказ вдруг вселил в меня уверенность и придал смелости. – Пароходство – это ведь не просто дело, доход и благосостояние!

Липа замедлила шаг.

Я остановился и, взяв ее за руку, мягко повернул к себе.

– А что же еще? – девушка подняла на меня глаза.

– Это возможность… – я решился пойти ва-банк. – Олимпиада Андреевна, отсрочьте, разорвите помолвку! Ведь вы же не будете с ним счастливы! Не ради же насмешки вы позвали меня в ту часовню!

Липа продолжала смотреть на меня. Она придвинулась ближе, и ее пальцы в ажурной перчатке дотронулись до моей щеки. Так обычно гладят расшалившегося ребенка, стараясь успокоить его…

– Вы почти правы, Михаил Иванович, не просто так…

– Тогда к нашим общим тайнам давайте прибавим еще одну. Я… Я люблю вас!

Пальцы Липы коснулись моих губ.

– Миша, прошу вас, остановитесь! – ответила девушка. – Даже если я захочу отказаться от помолвки, отец никогда не даст мне этого сделать. Хотя и очень жаль: я всегда была уверена, что сама смогу лучше выбрать свою судьбу и, кажется, не ошиблась…

– Ну, тогда попросите повременить с объявлением о свадьбе! Как только я докажу в суде свое право на наследство, мне будет с чем прийти на разговор к вашему отцу!

– Тогда вам, Михаил Иванович, стоит поторопиться! После суда нам предстоит не менее трудное испытание… – в глазах Липы засияли радость и надежда.

Мне вдруг представилось, как ей и до того грезились уют зимних вечеров, шумные встречи с гостями, веселые песни под цыганскую гитару на палубе парохода, чайные застолья в саду, ажурные зонтики, красивые платья и шляпки, и все то прочее, что окружает счастливую супругу в благополучном семействе.

Я всею душой готов был разделить все эти чаяния.

Губы Липы были так близки, что я ощутил ее нежное дыхание и с трудом удержался от того, чтобы не поцеловать ее прямо там, посреди пыльной мостовой, на глазах у припозднившихся прохожих, привлекая их неуместное праздное внимание…

Мы продолжили наш путь. Переулки сменяли друг друга, будто умышленно запутывая нас и предельно удлиняя нашу дорогу. Я явственно чувствовал, как в моей руке пылает обтянутая тонкой перчаткой рука Липы.

Мы были счастливы.

В этот миг Вселенная вращалась только вокруг нас…

Когда Липа упорхнула за ворота своего дома, я еще долго стоял у витой ограды и смотрел девушке вслед.

Мне не хотелось уходить.

Я вглядывался в темные окна дома, жадно вдыхая стынущий свежий летний воздух. Где-то за сдвинутыми портьерами блуждали отблески пламени, но тут же исчезали. Только в саду в надвигавшейся на усадьбу темноте будто светились на кустах маленькие янтарные цветы.

В одном из окон второго этажа вдруг вспыхнула лампа.

Я вздрогнул. Теперь я почему-то был уверен, что знаю, где находится комната Липы. Мне показалось, что в проеме окна на мгновение мелькнул девичий силуэт с распущенными локонами.

Окно распахнулось.

Неужели она тоже всматривается в темноту, любуется этим садом и этими цветами? Как много я сказал бы ей, если бы она оказалась сейчас рядом со мной!..

Почему я должен отказываться от нее? К чему эта несуразная помолвка? Что она даст ей? Все это совершено неправильно! Если подложность завещания будет доказана, моего пароходства будет вполне достаточно, чтобы я смог составить Олимпиаде Андреевне достойную партию. Но разве это самое главное? Возможно, это важно для ее семейства, для фамилии. А для самой Липы? Разве так нужен ей этот жених, если именно меня она выбрала для того вечера в часовне, для наших прогулок? Нет, не может быть! Я совершенно уверен: это был ее призыв, ее стон, ее мольба…

Итак, нужно действовать без промедления! Нет у меня тех дней, о которых просил Данилевский, нет! Жалобу в Управу благочиния надо