огромные деньги. Русские деньги! К тому же он открыл в Яффе больницу, в которой лечится много евреев. Узнайте точно, что там происходит и связан ли этот человек с жидовским заговором», — и Долгин резким движением стряхнул сигарный пепел в мраморную пепельницу.

Федоров искусно скрывал волнение, и только внезапная бледность выдавала его чувства. Он с деланным равнодушием поинтересовался, когда ему предстоит выезжать.

Долгин, успевший тем временем закурить очередную сигару, ответил, что миссия начинается через две недели — за месяц до Пасхи.

«Наши власти волнует еще одно обстоятельство, — продолжал он, положив недокуренную сигару на мраморную пепельницу. — Каждый год в Палестину отправляются тысячи наших паломников. Дело это святое и нужное — паломники очищают свою душу и укрепляются в вере. Это усиливает их любовь к государю — помазаннику Христа на земле. Чем больше паломников устремится на Святую Землю — тем меньше русский народ будет слушать бунтовщиков. На берегу Тивериадского озера и в святом Иерусалиме русские мужики забывают о тяготах жизни в России и возвращаются домой умиротворенными и счастливыми. Тем не менее до нас доходят слухи, что условия пребывания паломников в Палестине очень тяжелы. В ваши обязанности входит разобраться в этом. Проверьте, действительно ли паломники подвергаются разбойным нападениям, страдают от голода и отсутствия ночлега. Если это правда, мы должны вмешаться. Нам ведь нужно, чтобы паломничество было благом для них и для русского государства, а не источником озлобления. Вы поняли?»

Федоров мысленно был уже рядом с Ольгой, вглядывался ей в глаза и вел беседы о дорогих ее сердцу святых местах. Погруженный в мечты, он рассеянно слушал полковника.

«Мы пошлем вас через неделю, чтобы вы успели к Пасхе в Иерусалим. На Пасху паломники собираются в округе Троицкой церкви[12]. Кого там только не будет: простые мужики, бедные женщины, всю жизнь копившие деньги на паломничество, дворяне и богатые дамы, стремящиеся замолить грехи. Вы должны разузнать, что это за люди и в каких условиях они живут на Святой Земле. Вам тоже полезно там побывать; глядишь — и очиститесь», — ехидно усмехнулся Долгин. Порывшись в каких-то бумагах, он добавил, что Федоров сможет беспрепятственно перемещаться по Палестине, благо расстояния там невелики, а то и съездить в Бейрут или Дамаск, которые куда ближе к Иерусалиму, чем Москва к Петербургу.

«Я позабочусь, чтобы вы смогли выехать до Пасхи. Возможно, вам придется взять с собой вашего адъютанта-армянина. Армян там много, и его присутствие может принести пользу. Вы поплывете на одном из кораблей с паломниками, не вызывая подозрений. Жду от вас ежедневного отчета обо всем, что увидите и услышите. Вы поняли?»

«Так точно, господин полковник!»

Глава семнадцатая

Этот безумец Ханкин

По вторникам, когда в Яффу приходил корабль из Одессы, сотрудники русского консульства направлялись в порт. Они встречали прибывших пассажиров, помогали им управиться с багажом, пройти таможню и пограничную службу. Пассажирами были большей частью паломники, евреи-репатрианты и родственники российских подданных, проживающих в Палестине.

В порту в это время обычно творилось настоящее столпотворение. Помимо консула и его свиты, он был заполнен родственниками пассажиров корабля, едва сдерживающих рыдания при звуках пароходного гудка, турецкими полицейскими и таможенниками, да и просто бездельниками и зеваками, которые мешали всем и создавали невообразимую толчею.

На одном из таких кораблей в Яффу прибыл широкоплечий бородатый мужчина, одетый в черный сюртук. На голове у него была европейская шляпа, в руке — большой чемодан. Когда пассажир выходил из лодки на берег, навстречу ему устремился сотрудник консульства. Он забрал у прибывшего чемодан, и они двинулись на таможню. В этом не было ничего необычного — работники консульства часто помогали проходить таможню людям, приплывшим на российском корабле, так что бородач не привлек ничьего внимания и не вызвал подозрений.

В консульстве в честь гостя был устроен небольшой прием, в котором, среди прочих, приняли участие священник русской церкви в Яффе и несколько европейских дипломатов. Новоприбывшему был разъяснен статус российских представителей на Святой Земле и те вопросы, с которыми они сталкиваются в повседневной деятельности. Затем его проводили в комнату, снятую в доме православного грека.

Комната была крошечная и почти пустая. Только деревянные лежаки, покрытые циновками, да стол. Службы находились во дворе, столовая — на веранде с видом на море.

Оставив вещи в комнате, Федоров и его спутники вышли в город. Узкий переулок, ведущий на единственную мощеную улицу Яффы, встретил их куриным кудахтаньем и воплями ишаков. Россияне шли по зловонному песку, усыпанному полуразложившимися корками и клочьями бумаги. Навстречу цокал копытами верблюд, груженный бутылями керосина в двух деревянных ящиках, свисающих по обе стороны горба. Женщины с прямыми спинами и в черных длинных платьях шли, неся на головах глиняные кувшины. Оборванные дети играли прямо в грязи. Путники приближались к рынку, оглушавшему овечьим блеянием и гортанными арабскими криками. Федоров уже понимал, что Яффа — далеко не Париж.

В первые же дни по приезде он посетил греческую православную церковь, канцелярию общины тамплиеров и совершил несколько прогулок по берегу. На душе у Федорова было неспокойно. В каждой проходящей женщине ему виделась Ольга.

Федоров бесцельно гулял по улицам, по вечерам, погруженный в свои мысли, выходил в порт. Как-то под вечер проходил он по главной улице. Возле лавки, торгующей тканями, толпился народ. Люди выдирали друг у друга из рук и рвали на части длинные рулоны ткани, стоявшие у входа. Большинство в толпе составляли бородатые евреи в черных кафтанах, но попадались и арабы в джалабиях, и армяне в цветных шапочках. Люди кричали на русском, на идише, на арабском, толкались, выхватывали друг у друга ткань, рвали ее, но внутрь проникнуть не могли, так как дверь была заперта. Дело кончилось тем, что кто-то разбил витрину лавки, и народ начал расходиться. К Федорову подошел араб в красной феске и жестом пригласил его сесть за деревянный столик, стоящий на песке, и выпить с ним кофе. Не зная языка, Федоров лишен был возможности поговорить с арабом. Он только указал на лавку, а араб жестами и ломаными фразами объяснил ему, что лавка эта, крупнейшая в Яффе, принадлежит человеку, чей сын — форменный сумасшедший, который мотается на своей кобыле по всей стране, жену совсем забросил и своими авантюрами загнал родственников и членов семьи в огромные долги.

Первое, что решил сделать Федоров, — это зайти в яффскую контору «Ховевей Цион» и узнать, кто туда приходит, с какими целями и каковы планы этих людей