И именно в этот день, как по заказу, к нашему острову вышел мальчишка. Трагически было бы написать, что он был трясущийся, оборванный и замёрзший, но на самом деле одет парень был вполне прилично и по погоде, а трясся больше от усталости и нервов. Ну и малехо от голода.

Помните тех граждан, которые в начале осени приезжали, пытались скандалить и требовали открыть проезд на остров? Вова ещё самому крикливому щелбан поставил? Пацан был из этой компании. Славка.

Мы дождались, пока он поест, и велели рассказывать. Почти все взрослые собрались послушать.

Вкратце история получилась такая.

Галя, как и договаривались, шла за ними километров пятнадцать. Не по короткой дороге, где Вова меня на плечах таскал и через речки перепрыгивал, а по длинной, через броды — то есть, сильно забирая на юг. Потом они заметили, что тигр вроде отстал, но «дядя Толя» всё равно боялся, и три телеги свернули с дороги там, где лес сменялся луговинками, и ещё довольно долго пробирались по редколесным распадкам — до самого вечера. Уже в темноте доехали до какой-то реки, не мелкой, так что перебраться через неё возможности не было. Там и заночевали.

С утра Славкин отец, дядя Толя и дядя Женя решили отпраздновать «чудесное избавление от тигра». Оставшиеся двое радостно присоединились. Дальше я их имена даже не старалась запоминать — и без того в рассказе было всё прекрасно.

Короче, квасили эти уроды дня три, пока всё спиртное не выжрали. Бабам пришлось самим и лагерь ставить, и шалаши обустраивать, и дрова рубить. Потому как «из мужиков» остался на ногах только вот этот мальчишка, аж одиннадцати лет от роду. Баб было трое (а одна, если вы помните, ещё и с младенчиком), да ещё шестеро ребятишек. Они ещё и успевали ухаживать за «больными» алкашами. Картинка прямо расписная. У нас всех, слушавших, лица сделались как будто каждому по куску лимона без сахара раздали.

Ну не козлы?

Бабы же начали копать яму под землянку. Почему они сразу домишко хоть плохонький не поставили? Непонятно.

Ладно, сообразили они, что подступает осень — как-то надо зимовать. Мужики сказали, что продуктов мало, надо что-то решать. Нашли кедрач, колотили шишку да шелушили орех. Первый раз наколотили кулей десять и засобирались к порталу — продать. Вышло неплохо. Привезли всякой еды, гостинцев, тушёнки. И водки ящик. И снова два дня отмечали «удачный бизнес».

Потом снова шишковали.

В шалашах стало совсем холодно спать, и двое поехали торговать шишкой, а трое остались доделывать-таки землянку. Из уехавших вернулся один (тот самый Женя, блин). Пешком и с выпученными глазами. Рассказал страшную историю, про то, как по дороге назад на них напали какие-то в чёрном. И второго стукнули по башке да увели, а он спасся только потому, что отходил до ветру, и его не заметили. Трое оставшихся взбеленились, мол: это вы перепились до чертей, да спьяну всё потеряли: и друг друга, и телегу, и продукты. И водку!!! И пошли искать. Телегу посреди дороги нашли, и даже со всем скарбом, а вот приятеля своего — нет. Хотя и искали, и орали… ни следов, ни останков. Водка, однако же, в телеге лежала нетронутая — на три дня поминок хватило…

С третьей партией шишек дядя Женя ехать наотрез отказался. Трое остальных мужиков его обсмеяли и поехали вместе. Отец и ещё двое других. И не вернулись. Ни назавтра, ни через день. Тетя Лена (жена того психованного Анатолия) взяла топор и пошла по дороге, куда мужики уехали. А мальчишка этот, Славка, пошёл за ней. Они дошли почти до полпути. Точнее — она дошла, а пацан крался в отдалении. А потом она закричала, страшно так. А дальше стало тихо.

— Не пошёл я за ней, — признался Славка, — сильно страшно стало. Забрался на дерево, а там такое дупло оказалось, ну просто здоровенное. Вот даже вы бы залезть могли, — он показал на широкоформатного Никиту, — Я туда и залез. Долго сидел, шевелиться даже боялся. Уже темнеть стало, я хотел уже слезать, а потом смотрю: прямо под деревом стоит… такой… не понятно — мужчина или женщина. В чёрном весь. И как будто караулит. Я и затаился. Он ещё долго стоял. Потом исчез. Незаметно так — раз — и нету. Но я не слез. Вдруг он за дерево зашёл? Ночь там просидел. А утром птицы запели — а то всё тихо было. Я тогда слез, побежал к землянке. Мать хотел предупредить. И ещё там малыши остались. Дядя Женя мне сразу поверил, аж затрясся весь. Мать плакала, но он ей сказал: собирайся, иначе все тут пропадём, и мальцы с нами.

— Собрались?

— Ага…

Собрались они молниеносно, тут, видать, этот мужичок, Женька, постарался да и пацан тоже. Кроме них из взрослых остались ещё Славкина мать да ещё одна тётка — «тёть Тая», жена того мужика, который первым пропал. Или вдова? В две телеги скидали всё, что смогли — и побежали в обратную сторону от реки, на которой стояли. Ориентировался пацан в сторонах света плохо, из путанных объяснений я поняла, что в основном направление было на восток; ехали по редколесью, туда, где могли пройти телеги, чтоб не подрубать деревья. Видели гору с белой верхушкой. Тут я засомневалась — ну не может быть у нас в такой близи горы́ с ледяной шапкой. Но Вова сказал: скорее всего, мрамор. Ладно… В конце концов добрались они до другой реки, тоже глубокой. Пришлось остановиться. Снова рыли землянку. Земля была уже холодная, но до бурь успели. Вот когда её снегом завалило сверху — совсем хорошо стало, теплее. Только для лошадей сена запасти не успели. Они кое-как пробавлялись, подъедали подсохшую траву по берегам реки, но похудели сильно. Людской еды было тоже немного, но они экономили и дотянули почти до середины зимы. Ловили рыбу. С охотой получалось плохо.

— У дядь Жени было ружьё, только оно не стреляло. Испортилось, наверное. А я рыбачить люблю — каждое утро на речку. Плохо только, что покончалось всё, вторую неделю одна рыба варёная, да без соли. Малец всё время плачет. То ему мать манку варила, а теперь приходится рыбным отваром кормить. Стешка на мороз выскочила и застудилась, кашляет сильно плохо и плачет, когда по-маленькому надо. Тёть Тая вторую неделю уж молчит, лежит