Шрифт:
Закладка:
Беда в том, что случившаяся Вторая мировая война - была на те очень мало похожа, а то и вовсе – совершенно другой.
Не мной было сказано:
«Генералы всегда готовятся к прошлой войне».
Однако, если спуститься «этажом ниже» – картина совершенно иная.
Командиры рот, батальонов и полков РККА времён Великой Отечественной Войны - как правило родились в десятых годах двадцатого века. Детство у них прошло в «Эпоху перемен» - чего и злейшему врагу не пожелаешь: во время Революции и Гражданской войны - во время анархии и разрухи и, последовавших за ними голода, эпидемий и массовых казней. Многие из них, зачастую ещё в дошкольном возрасте - были свидетелями смертей своих близких, видели на улицах своего села или города – валяющиеся прямо на улице трупы расстрелянных, на фонарных столбах – трупы повещенных, разбросанные фрагменты трупов изрубленных «в капусту»… Жизни многих из них буквально висели на волоске и чтобы элементарно выжить - приходилось самим совершать преступления, в том числе и убийства.
Человеческая жизнь для таких, не просто копейка…
Она для них вообще ничего!
Чужая человеческая жизнь, на всякий случай уточняю. За свою собственную жизнь, представители этого поколения - в любой момент готовы были сражаться с неистовством загнанной в угол крысы – иначе б, они не выжили в то лихолетье.
Чтоб человеку убить себе подобного – надо переступить какой-то психологический барьер. У поколения прошедшего через ужасы братоубийственной войны, такой барьер был по крайней степени снижен до минимального, если не вообще сломлен…
Психологи говорят, что Чикатило (не к ночи будет помянут!) стал во взрослом возрасте маньяком - ребёнком видя сцены насилия и убийств во время германской оккупации, а возможно и сам был жертвой насилия. Представив себе его, ставшим командиром или комиссаром РККА перед войной и тогда многие сценки невероятной жестокости к своим же подчинённым, становятся вполне понятными:
«Вторая батарея ночью сменила позицию. Огневики всю ночь копали капониры для пушек и укрытия для боеприпасов и личного состава. На рассвете, оставив на огневой дежурными двух красноармейцев, все ушли в деревню отдыхать. Комиссар батареи – помполит, носивший в то время четыре треугольника, уже отдохнувший, пошел проверять дежурство. Застав дежурных дремавшими, сидя на станинах пушек, поднял батарею по тревоге и перед строем собственноручно их застрелил.
Помполит затем рос как на дрожжах. Уже в 1944 году он носил погоны полковника-политработника… Мой бывший однополчанин… писал мне, что он уже в семидесятые годы спрашивал бывшего помполита, как он оценивает тот свой поступок с расстрелом опухших от голода солдат. Комиссар вести разговоры на эту тему отказался135».
Что называется, дорвался!
Не… Я вполне понимаю и одобряю, когда командир в бою застрелил струсившего солдата, чтоб паника не перекинулась на всё подразделение… Для этого и именно для этого ему пистолет и даден.
Ну ещё чтоб самому застрелиться во вполне определённых ситуациях, спасая офицерскую честь…
В этом же случае, зачем убивать людей?!
Если считаешь, что совершён требующий наказания дисциплинарный проступок – отдай виновного под трибунал, не бери грех на душу…
Так, нет – обязательно своими руками!
Хочется, понимаете?
Когда вспоминаем об погибших в годы Священной войны за Отечество – давайте вспомним и об таких, убитых собственными командирами и комиссарами…
Сколько их было?
Судя по всему – очень много:
«С рассветом где-то накопали картошки. Сварили и, усевшись на полу (стола в доме не было) вокруг ведра с картошкой, принялись за еду. Неожиданно наше застолье было прервано. Дверь распахнулась: на пороге стоял начальник связи дивизиона младший лейтенант Ильин. После того как несколько дней тому назад, прихватив с собой штабные документы, убежал начальник штаба дивизиона (фамилию его не помню), Ильин был назначен исполняющим обязанности начальника штаба. Мы его знали как довольно-таки трусоватого человека и любителя выпить. Вот и теперь – глаза блестят, лицо красное. Правая рука на рукоятке пистолета, заложенного за отворот шинели. Звучит команда «Встать!», и дуло пистолета упирается мне в грудь:
– За мародерство – расстрел! Шагом марш!
Мы тогда не понаслышке знали, что есть строжайший приказ, предписывающий расстрел на месте, без суда и следствия, за самое незначительное мародерство. Например, на днях, буквально дня два-три тому назад, в стрелковом полку были расстреляны два красноармейца: один за то, что, когда подразделение проходило через деревню, выдернул из грядки замерзшую свеклу, а второй за то, что срезал кочан капусты…
…Как-то, когда я рассказал этот эпизод из своей военной жизни, меня спросили: что я чувствовал в это момент? Положа руку не сердце, должен признаться, что страха не было. И не потому, что я не верил в намерение Ильина. Скорее наоборот. Из приказов, объявляемых нам со дня прибытия на фронт, и по слухам, передаваемым из уст в уста, мы знали, что за расстрел на фронте никто из командиров не несет даже символического наказания, наоборот, такие люди только поощряются. Так что сомнений в вероятности выстрела не было…136».
Жизнь солдата Красной Армии была дешевле сырого овоща.
А потом, пропагандисты льют крокодильи слёзы:
«Нет в Советском Союзе семьи, в которой хоть кто-нибудь - да не погиб в боях за социалистическое Отечество!».
А почему про тех не вспоминаем, кто погиб между боями за кочан капусты?
Что стесняемся, то?!
Это – единичные случаи?
Отнюдь!
Это – система.
Школьные годы поколения родившегося в десятые годы 20-го века, пришлись тоже – на очень «интересное» время.
Ещё в годы Гражданской войны поняв, что со взрослыми нового общества не построишь, упоротые на всю голову марксисты во главе с Луначарским и Крупской принялись за детей:
«Создавать не мещанского ублюдка, не собственника, а человека, преданного социализму, мыслящего и действующего в интересах трудящегося коллектива, всегда увязывающего теорию с практикой и отдающего себе полный отчет в своих действиях137».
Всё школьное поколение «лихих 20-х», неоднократно испытав
