«Смешные жеманницы» во многом и есть война за будущее в культуре: расцветет ли в ней романтичное жеманство или натурализм. Мольер ее выиграл, и слава богу. Но в «Ученых женщинах» он нападает на беззащитные, лишенные мужских привилегий «синие чулки» — женщин, стремящихся к образованности. Им противопоставлен мужской идеал, увы, не только XVII века: «Дети, кухня, церковь». Осмеянные ученые женщины, под которыми вновь подразумеваются Мадлен Скюдери и Катрин Рамбуйе, ведут такие разговоры:

‹‹Арманда

С грамматикой бы мы и физикой желали

Историю, стихи, ученье о морали,

Число, политику — всё углубить до дна.

Филаминта

Ах, вместе с древними в мораль я влюблена!

Но стоикам я дам пред всеми предпочтенье:

Пред их учителем полна я восхищенья››.

Чем это плохо? Мольер не дает никакого ответа. Плохо, и всё! Нарушает порядок вещей. Идеальной женщине, противопоставленной «ученым», достаточно телесных радостей. Ее счастье — это «был бы милый рядом». Она не глупа и не невежественна, не лишена и своих желаний и воли — Мольер вовсе не был оголтелым сексистом. На протяжении всего творческого пути ему помогала женщина, его старинная подруга и постоянная актриса Мадлен Бежар. Вместе со своим братом Жозефом и Мольером она стояла у истоков основания самого передового театра в мире. Получившая очень хорошее для женщины неблагородного происхождения образование, не лишенная литературного таланта, по театральному уставу Мадлен играла у Мольера только «роли, какие ей нравятся». Режиссер предоставляет ей полную свободу и уважает ее выбор. Но даже такой выдающийся ум указывает женщине «ее место», не понимая, зачем она пытается нарушить патриархальный порядок. «Ведь так же лучше», — словно говорит он.

Мольер был обременен предрассудками своей эпохи. Казалось бы, живший намного позже Михаил Булгаков должен был смотреть на вещи иначе. Но в биографической книге «Жизнь господина де Мольера» мы опять встречаем ту же утонченную насмешку:

«Истинным пророком салона Рамбуйе и других салонов, которые устроили у себя подражательницы Рамбуйе, стала некая дама, сестра драматурга Жоржа Скюдери. …Первоначально она была гостьей в салоне Рамбуйе, а затем основала свой собственный салони, будучи уже в зрелом возрасте, сочинила роман под названием „Клелия, Римская история“. Римская история была в нем, собственно, ни при чем. Изображены были под видом римлян видные парижане. Роман был галантен, фальшив и напыщен в высшей степени».

Фальшивость и напыщенность — правомерные претензии одного литератора к другому, хотя сомнительно, что Булгаков читал роман Скюдери. Но писатель неверно рассказывает о ней. Она не была «некой дамой», а была самой известной французской писательницей своего времени, звездой Парижа, а Париж тогда был центром всего мира. В салоне, о котором так презрительно отзывается Булгаков, завсегдатаями были и Ларошфуко, и мадам де Лафайет, перу которой принадлежал новаторский исторический роман «Принцесса Клевская», и автор самого знаменитого во французской эпистолярной литературе романа «Письма» — прославленная мадам де Севинье. Салон Скюдери был средоточием французской культуры и мысли, а не посиделками скучающих дурочек. Ее дорога в литературе открыла возможности другим, поэтому со второй половины XVII века появляется всё больше женщин-писательниц. Роль Скюдери в этом нельзя недооценивать. Некрасивы и мизогинные намеки Булгакова на «зрелый возраст», в котором Скюдери взялась писать о любви вместо того, вероятно, чтобы воспитывать внуков. Писать Мадлен начала в 1641 году, то есть этот страшный возраст — аж целых тридцать четыре года.

Процитируем французскую исследовательницу Натали Аронсон:

«Литературное наследие Скюдери выходит за узкие рамки прециозной литературы. Ее язык ясен, прозрачен, порой даже беден. Прециозные стилистические вольности, украшательства очень редки. Концепция любви имеет иные основы и шире, чем у представителей прециозной литературы. Платоническая любовь для нее — не умозрительная идея, она — результат разочарования в социальном положении женщины XVII века. Писательница сознает трудность достигнуть счастья в браке, каким он был в ее время (почти не изменившись с эпохи Средневековья)».

Женщины преклонялись перед ней. Ее прозвали «Сафо», как легендарную поэтессу. Остальные дамы тоже захотели получить прозвища. Так, Роксана в пьесе — это не имя, а прозвище, а настоящее имя героини — Мадлен; Ростан дал его в честь госпожи де Скюдери. Это не единственная честь, которой она удостоилась. В 1671 году Мадлен стала лауреатом Французской академии. В 1695 году Людовик XIV приказал выбить медаль с ее изображением. Это о многом говорило. Король на всю жизнь запомнил времена Фронды, когда мог лишиться трона, а то и жизни. Он ничего не забыл и никого не простил, оставаясь холодным к своему дворянству. Но простил Мадлен ее фрондерство и почтил ее заслуги.

Духовная преемница Кристины Пизанской и Мари де Гурне, в своем произведении «Героические речи» (1642–1644) Скюдери изобразила галерею выдающихся женщин — настоящих и вымышленных (Клеопатра, Лукреция, Елена, Армида). В русле феминистской позиции писательницы эти женщины выступают с размышлениями о своей славе, своем достоинстве и утверждают свою индивидуальность.

«Смешная жеманница» многое сделала для женщин, и в эпоху исторического ревизионизма мы рады внести вклад в восстановление ее доброго имени.

Манифест феминизма. Олимпия де Гуж

(7 мая 1748 — 3 ноября 1793)

Французские дамы из высшего общества участвовали в протореволюционном движении Фронды. Пришло время Великой французской революции, и женщины проявили себя еще ярче. Это были разные формы участия. Мода тогда подверглась кардинальным изменениям. Женщины сбросили каркасы, фижмы и гигантские пудреные парики, отправив на свалку истории замысловатый и неудобный рокайль Марии-Антуанетты. Они надевали трико телесного цвета в качестве нижнего белья и впервые со времен изобретения корсета дышали полной грудью. Сверху они набрасывали белоснежные муслиновые туники, подвязанные под бюстом. Наряд в античном стиле дополняли сандалиями, завязанными лентами вокруг икр. Прически тоже копировали античность, но не женские, а мужские модели. Самую модную прическу под названием «а-ля Титус» впервые сделала хозяйка интеллектуального салона, икона красоты Жюли Рекамье, которую знала вся Европа и Россия. Мадам Рекамье коротко остригла свои длинные волосы и слегка завила их волнами. Революционные модницы называли себя «мервейзы» — «дивные, великолепные». С помощью моды французские женщины выражали приверженность республиканским идеям, «позаимствованным» у Древней Греции и Рима.

Революционная активность женщин из народа была намного более зловещей. К местам казней прибывали группы женщин, которые рассаживались у подножия гильотины с вязанием — вязали они красные фригийские колпаки. Когда привозили заключенных, женщины осыпали их жестокими насмешками. После взмаха гильотины в