Теперь вернемся к вопросу о том, происходило ли в результате таких встреч и контактов смешение автохтонного (то есть местного, коренного) и пришлого населения. Антропологи по сей день расходятся во мнениях на этот счёт. Тем не менее, в последнее время явно наблюдается сближение позиций сторонников противоборствующих точек зрения. С одной стороны, лишь очень немногие (самые упорные полицентристы) продолжают утверждать, что гоминиды, предшествовавшие гомо сапиенс в Европе и Азии, сыграли такую же роль в происхождении современного населения этих континентов, как сами сапиенсы, а с другой, сейчас уже мало кто отстаивает тезис об абсолютной невозможности даже минимального обмена генами между нашим и другими видами рода гомо.

Косвенным образом в пользу возможности - по крайней мере, потенциальной - такого обмена свидетельствует то обстоятельство, что все эти виды отделились от общего ствола относительно недавно. Эволюционные пути неандертальцев и гомо сапиенс, например, разошлись никак не раньше среднего плейстоцена. Иными словами, наш с ними последний общий предок жил всего-навсего каких-то пятьсот-шестьсот, ну или от силы семьсот-восемьсот тысяч лет назад. Как показывает пример целого ряда других видов и родов приматов, да и иных млекопитающих, этого времени недостаточно, чтобы между разошедшимися группами возник непреодолимый барьер репродуктивной изоляции, т.е. образовались поведенческие, анатомические и генетические препятствия для взаимного скрещивания и гибридизации. Неизвестно ни одного случая, чтобы репродуктивная изоляция у приматов образовалась за столь короткое время. Линия бонобо, например, ответвилась от линии обыкновенных шимпанзе примерно 800 тысяч лет назад, но два этих вида могут давать плодовитое потомство. По некоторым оценкам, репродуктивная изоляция образуется лишь по прошествии двух, а то и трех миллионов лет с момента расхождения от общего предка, и не случайно для обезьян не редкость не только межвидовые, но и межродовые гибриды.

В написанном в середине прошлого века романе французского писателя Веркора "Люди или животные" главный герой вступает в любовные отношения с "дамой"-питекантропом (или правильно будет сказать питекантропшей?), пойманной незадолго до этого в джунглях юго-восточной Азии. Доходит до того, что она от него беременеет. На замысел романа повлияли труды некоторых ученых, всерьез обсуждавших возможность проведения опытов по скрещиванию людей с обезьянами. В 1900 г. немец Ганс Фриденталь, проанализировав клетки крови шимпанзе, гориллы, орангутанга и человека пришел к выводу, что серологически эти виды они гораздо ближе между собой, чем считалось ранее. На этом основании он предположил, что и половые клетки у перечисленных видов могут оказаться достаточно близкими для того, чтобы была возможна гибридизация между человеком и человекообразными обезьянами. Вскоре в Голландии (в лице зоолога Германа Моэнса) и Германии (сексолог Герман Роледер) нашлись исследователи, решившие на практике проверить эту гипотезу путем осеменения самки шимпанзе человеческой спермой, но дальше заявлений о намерениях и разработки планов дело ни в одном случае, насколько это сейчас известно, не пошло (а Моэнса, когда его планы дошли до начальства) даже уволили с работы. Единственным документально подтвержденным исключением стали опыты русского ученого Ильи Иванова, но и ему не удалось довести их до конца. Сначала поддержанный советским правительством и рядом зарубежных коллег Иванов отправился для проведения экспериментов в Африку, потом основал обезьяний питомник под Сухуми, но настороения "наверху" изменились и кончилось все плохо: высылкой в Алма-Ату, безвременной смертью и долгим забвением.27

Предпринимались ли подобные попытки в последующие времена неизвестно. Зато есть основания предполагать, что ненаучные "эксперименты" такого рода имеют гораздо более длительную историю, уходящую во времена, когда ни биологических лабораторий, ни самой науки биологии еще и в помине не было. Опыты, если это можно так назвать, проводились иногда в естественных условиях, а иногда в монастырских кельях, намек на что можно усмотреть, например, в уставе Клюнийского монастыря, написанном его знаменитым настоятелем Петром Благочестивым. Ряд пунктов этого устава касается монашеского обета безбрачия. Автор полагает необходимым запретить монахам «оставаться с молодыми женщинам и в ночные часы», «уединяться в кельях с послушниками под предлогом обучения их молитвам» и «брать на воспитание обезьян». Как заметил И.В. Можейко, комментируя эти правила, «изобретательность тоскующей монашеской плоти была неисчерпаема».28

Однако вернемся в наши дни. Наиболее активно проблема гибридизации между поздними видами гоминид изучается сейчас применительно к неандертальцам. Могли ли они скрещиваться с гомо сапиенс? И внесли ли хоть какой-то вклад в генофонд современного человечества? Эти вопросы давно занимают не только учёных, но и всех любознательных людей, в том числе и писателей. И они, как и учёные, тоже расходятся во мнениях на этот счёт.

Герберт Уэллс, например, неандертальцам явно не благоволил. Он и мысли не допускал, что эти «жуткие создания» могли вызывать у «подлинных людей» какие-либо иные эмоции, кроме страха и отвращения, и какое-либо иное желание, кроме желания побыстрее привести их к ногтю. Ещё бы! Ведь неандертальцы, как было доподлинно известно английскому фантасту, охотились на человеческих детей, считая их «честной добычей и вкусным кушаньем». А посему, когда «человек, подлинный человек, вторгся во владения неандертальца, они должны были сойтись в битве». И таки сошлись. «Поколение за поколением, век за веком продолжалась упорная борьба за существование между этими людьми, которые были не вполне людьми, и людьми - нашими предками, пришедшими в западную Европу с юга. Пещеры и дебри холодного и ветряного мира позднеледниковья были свидетелями тысяч схваток и погонь, убийств из засады и панических бегств. И так продолжалось до тех пор, пока, наконец, последний несчастный нелюдь, загнанный преследователями в тупик, не увидел перед собой, в ярости и отчаянии, их копья». Это всё из рассказа «Люди-нелюди».

А вот Джин Ауэл, писавшая свой «Клан пещерного медведя» много позже, чем творил Уэллс, и очень хорошо знакомая с новыми веяниями в антропологии и археологии палеолита, смотрела на вещи несколько иначе.

Большой любви между неандертальцами и гомо сапиенс она тоже не предполагала, но вот случайные связи допускала. И даже попыталась представить, как могли бы выглядеть дети, родившиеся от таких связей. У одного из них, неандертальца по отцу и сапиенса по матери, «были выступающие надбровные дуги, но высокий выпуклый лоб разительно отличал его от соплеменников. Затылок его тоже словно был срезан и скруглен самым странным образом, нос казался необычно маленьким. Челюсти развиты хуже, чем у младенцев, рождённых в клане, к тому же ниже рта выступала какая-то кость ...».

Но это - беллетристика. А что же говорит наука? А наука однозначного ответа на вопрос о возможности