Шрифт:
Закладка:
Эмилия хмурит рыжие брови, но возражать не берется. Садимся за стойкой друг напротив друга.
– И чем же ты была так занята?
– А?
Девчонка моргает, отрывает взгляд от тарелки и поднимает на меня светлые глаза. Они как море в полдень. Прозрачная зелень в золотистых отблесках света. В такие заглянешь, и начинаешь понимать инквизиторов. Совершенно колдовские глаза.
– Спрашиваю, чем занималась?
– Разбиралась с вашими подарками.
– Да неужели я уговорил тебя их принять? – цинично усмехаюсь. Разочарование топит. Хотя, казалось бы, было очевидно, что она своего не упустит. Тьфу ты! А ведь как поначалу стелила!
– Вы же все равно не стали забирать! Что? Пусть лежат без дела? – ощетинивается в ответ рыжая.
– Нет, конечно, пользуйся.
Девчонка враз сдувается. Задирает острый нос и ставит меня перед фактом:
– Считайте, что технику я взяла в долг.
А вот это уже интересно. Я прожевываю очередную порцию картошки и вытираю губы салфеткой.
– Серьезно? И как же ты мне собралась этот самый долг возвращать?
– Буду вас фотографировать. Я посмотрела. Ну, ведь ни одной приличной фотки у вас, Роберт Константиныч. Непорядок.
– А с тобой, значит, у меня приличные появятся?
– Угу. Буду, типа, вашим летописцем.
– На хрена мне летописец? – удивляюсь я.
– У богатых и знаменитых всегда есть свой фотограф. Вы что, не в курсе? Например, у Макрона.
– Ты сейчас о президенте Франции? – выгибаю бровь.
– Ну да! У него в соцсетях каждый день новые фотографии. Он та еще кокетка, – смеется Эмилия. А я залипаю. Ее маленькие, идеально ровные зубки хищно поблескивают. – Чего смотрите? Он так нелепо позирует! Вы что, правда никогда не видели его официальных портретов? Нет? Так я покажу. Это ужасно смешно. – Эмилия вытягивает указательный палец, дескать, один момент.
– Эй! Ты куда? – кричу вслед, невольно залипая на ее длиннющих ногах.
– За телефоном. Да вы ешьте!
А я уже доел. Очень вкусно. Мало кто может пожарить картошку как следует. Эмилии это удалось. И что удивительно, блюдо оказалось горячим. Как будто рыжая расстаралась специально к моему приходу. Сверяюсь с часами. Ну, да, так и есть. Вчера я в это же время приехал. Плюс-минус.
– Вот! Только посмотрите.
Эмилия протягивает мне свой айфон, открытый на страничке Макрона. Заходит она со спины и чуть сбоку. Так, что ее несуществующая грудь задевает мое плечо. Я напрягаюсь. Везде, мать его. И это мимолетное касание, и легкий, не утяжеленный никакими отдушками аромат ее разгоряченной кожи возбуждают побольше всяких изощренных ласк.
– И правда, смешно.
– Ну! А я про что? – задорно кивает Эмилия и, сощурившись, мстительно добавляет. – У вас ненамного лучше.
От нечего делать пролистываю ленту. Губы невольно растягиваются в улыбке. Девчонка права. Макрон – тот еще позер.
Щелк!
Вскидываю глаза. Щелк!
– Да вы не отвлекайтесь, – бурчит рыжая, просматривая получившийся снимок. – Я пофотографирую вас немного, чтобы разобраться с настройками.
– Не советую тебе где-то эти фото светить.
– Да я и не собиралась, – закатывает глаза. – Отдам все вам. И делайте с этими фотографиями что хотите.
– Предлагаешь завести соцсети, как бедолага Эммануэль?
– А у вас нет? Ну, вы и динозавр.
Хмыкаю. Да уж. Динозавр. А когда мне этой херней заниматься?
– У меня нет времени на соцсети.
– Ну, тогда просто продадите. Лет через пять мои фотографии будут стоить дорого, уверяю.
– Кто-то очень самоуверен, – посмеиваюсь.
– У меня талант. Вы просто еще не поняли.
Палец соскальзывает. Страница Макрона сворачивается, и моему взгляду предстает, как я понимаю, профиль самой Эмилии. Прокручиваю ленту. Надо ли говорить, что раньше я никогда не задумывался над тем, что она снимает? Сказать, что девчонка меня удивила – ничего не сказать. Это не какие-то модные фото. Это… другое. Миля фотографирует жизнь такой, как она ее видит. На ее снимках запечатлены то какие-то беспризорники на фоне Сити, то люди, ждущие свой автобус в какой-то глуши, то алкаш, привалившийся к витрине модного магазина. Я не знаю, как ей удается найти такой ракурс и такую форму, что одна единственная ее фотография как будто рассказывает целую историю. В конце концов, на них запечатлена всего лишь картинка. В отличие от автора, зритель не знает ее предыстории. Ее рассказывает сама фотография.
– Эй! – Эмилия возмущенно выдергивает из моих рук телефон. Наши взгляды встречаются, намертво врастая друг в друга. – Что? – вновь подбирается рыжая. – Фигня, скажете?
– Нет, – откашливаюсь я, – у тебя правда талант. Как ты это делаешь?
Глаза Эмилии пускаются в пляс по моему лицу. Она как будто не может поверить, что мне в самом деле интересно. Между нами опять на ровном месте искрит. Выхожу из-за стойки и, чтобы занять руки, набираю воду в чайник.
– Один замечательный мастер сказал, что хорошим фотографом можно стать, если видеть будущее на секунду вперед. У меня есть к этому врожденная способность.
– Значит, все-таки ведьма?
– Наверное. Но не обольщайтесь. Мне еще учиться и учиться, чтобы достигнуть того уровня, к которому я стремлюсь.
– Значит, не такие уж и ценные мои портреты? – усмехаюсь, чтобы как-то понизить градус непонятно откуда взявшегося между нами напряжения.
– Мои портреты все равно лучше, чем те, что я видела в сети. Не волнуйтесь – не продешевите.
– Думаю, я не стану их продавать. Использую, если мне вдруг приспичит написать мемуары.
– Интересно. А про аварию там будет главка?
– Все никак не простишь, что тебя крайней сделали?
– Ненавижу таких…
– Каких?
– Таких, как вы. Думающих, что им все позволено.
Блики на дне ее морских глаз сгущаются. Взгляд – что жидкое золото. Жжется. Стиснув зубы, я резко меняю тему:
– Ты квартиру выбрала?
– Мне все равно, где жить.
– Картонная коробка подойдет? – психую.
– Дело к зиме. В картонной коробке будет холодно.
Рыжая откладывает камеру, отворачивается и делает несколько шагов по направлению к двери. Она что,
