Шрифт:
Закладка:
Опытные дипломаты в данном случае отвергали специфический для международного диалога стиль и категорически требовали решить вопрос о независимости Украины. Так, немецкий генерал М. Гофман «говорил украинским делегатам, что если они хотят иметь формальное право заключить мир независимо от того, заключит ли его Советская Россия, то украинское правительство должно формально провозгласить полную независимость Украинской Республики»[166].
Неслучайно между докладом делегации в Малой Раде и окончательным решением о необходимости IV Универсала была прямая логическая связь (хотя проблема государственного статуса Украины была многоаспектной и сложной)[167]. В этом же ключе – насущной необходимости вести независимую, самостоятельную внешнюю политику – выдержано и «Воззвание Генерального секретариата к народу Украины о мирных переговорах» от 8 января 1918 года[168]. Задачей немедленно заключить мирный договор (как первостепенным аргументом) мотивировал необходимость принять Универсал и председатель Центральной Рады М. Грушевский, когда подавал документ Малой Раде 11 января 1918 года[169].
Провозглашение Украинской Народной Республики «самостоятельным, ни от кого не зависимым, свободным суверенным государством украинского народа» стало чрезвычайно важной вехой создания национального государства, открывало перед нацией качественно новые горизонты на международной арене. В ІV Универсале заявлялось, что со всеми соседними государствами Украинская Народная Республика рассчитывает жить в согласии и дружелюбии, не позволяя ни одному из них вмешиваться в свою самостоятельную жизнь[170].
Однако закрепление в высшем акте нового статуса УНР состоялось в тот момент, когда она в буквальном смысле слова была в нескольких шагах от гибели. На Киев, как отмечалось выше, наступали войска советской Украины и советской России, и очень быстро выяснилось, что оказывать им эффективное сопротивление просто некому.
Поэтому параллельно с событиями в Киеве во время пребывания Л. Троцкого в Петрограде было решено попытаться добиться отстранения делегации Центральной Рады от переговоров в Бресте, а вместо этого договориться с западными партнерами об участии в конференции делегации советской Украины. Конечно, было понятно, что без осложнений осуществить этот план будет невозможно ввиду очевидной его невыгодности для стран Четверного союза. Однако расчет базировался на том, что последние вынуждены будут реагировать на реалии – повсеместное распространение власти Советов и сужение до минимума влияния Центральной Рады с явной перспективой ее исчезновения с политической арены вообще[171].
Естественно, что с возобновлением работы конференции в Бресте Л. Троцкий, А. Иоффе, Е. Медведев да и другие советские представители целенаправленно, хотя и с применением дипломатических приемов стремились реализовать намеченный СНК план. С этой целью они выдвигали различные условия, предостерегали: мол, делегация УНР должна была подписать договоры, которые будут согласованы то ли с правительством России, то ли с советской делегацией, и доказывали западным дипломатам, что подписывать мир с Центральной Радой – все равно что иметь дело со «вчерашним днем», поскольку власти Генерального секретариата в Украине фактически не существует и центральные государства рискуют в глазах всего мира оказаться в анекдотическом положении и т. п.[172] Однако молодые посланцы УНР проявили незаурядную стойкость, отвергали домогательства российского наркома и его коллег. Конечно, им помогало то, что за их спиной находились милитаристски настроенные германские и австрийские представители, без лишних формальностей отметая любые демарши советской стороны[173].
Не меньшая выдержка, принципиальность и последовательность понадобились и в отношениях с германской и австро-венгерской делегациями. Их стремление заключить мир с Украиной обусловливалось не только невозможностью и в дальнейшем вести войну (практически все наличные ресурсы к тому времени были исчерпаны), но и насущной необходимостью получить хлеб, продовольствие, без которых взрывоопасная ситуация, сложившаяся в этих государствах, обещала довольно быстро стать критической. Для М. Грушевского – единственного государственного деятеля, инструктировавшего мирную делегацию, было понятно, что при таких обстоятельствах ловкие дипломаты центральноевропейских государств будут искать возможности добиться таких соглашений, при которых откровенно слабую в военно-политическом отношении УНР можно будет заставить «заплатить» за мир своими сырьевыми и продовольственными ресурсами, одновременно экономически и военно-политически ослабляя позиции Советской России. Однако и украинцы должны воспользоваться положением, в которое попали правительства Германии и особенно Австро-Венгрии, для осуществления давних украинских территориальных домогательств: воссоединить с Большой Украиной ее западные земли[174].
Следует отметить, что лидеры украинского движения в Австро-Венгрии («Украинская Парламентарная Репрезентация» и Народный комитет) вели себя несколько двусмысленно. С одной стороны, они постоянно заявляли о желании воссоединить две ветви украинского народа, а с другой – сами же доказывали практическую нереальность осуществления таких стремлений в ближайшее время и согласны были удовлетвориться культурно-национальной автономией украинцев в составе Австро-Венгрии (старая идея «коронного края» – «кронланда»). Поэтому М. Грушевский, точно определив линию будущей границы между Польшей и Украиной на северо-востоке («беспокоясь о каждом городке, о каждом селе с украинским населением»), считал, что при уступчивости Австро-Венгрии в конце концов можно будет, использовав все возможности на переговорах, согласиться и на упомянутый более умеренный вариант[175].
Но с первых же контактов (как официальных, так и частных) австро-германская сторона то с негодованием, то с насмешкой отвергала украинские предложения, высокомерно заявляя, что не допустит вмешательства в свои внутренние дела, ни за что не согласится на «территориальные аспекты», в частности, никаких разговоров о Карпатской (Венгерской) Руси (Закарпатье) и слышать не хотела. Категорически отвергались предложения провести референдум в Галиции и на Буковине для выяснения настроений населения о его самоопределении. Признание независимой УНР ставилось в прямую зависимость от согласия Украины на границу, существовавшую между Россией и Австро-Венгрией к началу Мировой войны[176].
Особую «несговорчивость» и даже откровенную агрессивность проявлял министр иностранных дел Габсбургской империи О. Чернин. Наследственный аристократ, граф, дипломат так называемой старой школы, имевший титул рыцаря Золотого руна, воспитанный в традициях В. А. Кауница и К. фон Меттерниха, он пренебрежительно, свысока смотрел на неопытных украинских дипломатов и назидательно диктовал условия. Через несколько лет О. Чернин, не стесняясь, передавал свои высокомерные настроения в воспоминаниях «В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии»[177]. Впервые увидев свет в 1923 г., они в 2005 г. были переизданы в русском переводе. Но, несмотря на содержащиеся в книге ценнейшие сведения (на эти качества мемуаров обращалось специальное внимание в публикации автора[178]), она необъяснимо мало анализируется и используется в отечественной историографии.
Однако, возможности даже «нажимной» дипломатии имеют свои пределы и не всегда зависят от самых искусных исполнителей. Венское и берлинское правительства все настойчивее требовали от своих дипломатов не возвращаться с конференции
