Света

Я думала, что уже не больно. Что уже не трогает. Что я научилась не пропускать через себя, абстрагироваться, не давать собой манипулировать. Даже хвалила себя за то, что могу действовать словно робот – по заданному алгоритму.

Но оказалось, мама есть мама. Слишком хорошо она знала все мои больные места. Она просто виртуозно играла на моих слабостях и слабостях Юльки.

Я пришла – а сестра зареванная. Мама в лежку, с синяками на коленях и локтях, с шишкой на лбу.

Вокруг нее, как у ложа давно лежачего больного, разложены миски и лекарства, измеритель давления и, конечно же, пульт от телевизора.

У меня внутри все рухнуло. Опять? Снова за старое? Снова упала? Снова «не могу ходить, плохо»? Снова «подай-принеси»?

Я чувствовала внутри только холод. Знала, что любой нормальный человек бросился бы к матери, подал бы воду, вызвал врача, а я просто стояла в дверях и невидящими глазами смотрела вперед.

Перед глазами мелькали события трехлетней давности. Тоже критический момент в наших отношениях. Тоже ссора. Тоже упала. Ушибла руку, а почему-то отказали ноги. Врачи все хором говорили – все с мамой в порядке, она дуркует. А я не верила, сначала подносила все. Бегала по три раза на дню с работы, чтобы с ней по квартире ходить до плиты, где она готовила легкие блюда, и обратно. Думала, что реально что-то случилось, а потом как-то вернулась утром, забыв телефон, и обнаружила ее делающей аэробику под передачу по телевизору.

В то время у меня даже по телу пятна выступили на нервной почве. Мне очень тяжело давалась эта беготня, но хуже были переживания. А она вон – прыгала!

И теперь снова лежит.

Да, шишка у нее на лбу была вполне реальна, но я не верила. Чувствовала себя последней дрянью, плохой дочерью, отвратительным человеком, но ничего не могла с собой поделать.

– Юль, идем, – сказала я тихо.

И тут началось!

Майконг

Знакомство не удалось от слова «совсем». Теща болтается на занавесках, от страха сиганув поближе к потолку. Сестра пары лиса размахивает табуреткой, стиснув зубы и выпучив глаза, а сама Света совершенно флегматично прилипла к дверному косяку комнаты и неожиданно сказала:

– Вот ты вообще не вовремя.

И смотрит так равнодушно отупленно на выбитую дверь, будто ее накачали успокоительным. Такая защитная реакция девушки для Майконга была хуже истерики. Он же чувствовал, как ей плохо, как внутри все натянуто до предела.

Сам не понял, как притянул Свету к себе, крепко обнял и прошептал:

– Я с тобой. Все хорошо.

И по голове не забыл погладить.

Табуретка из рук сестры грохнулась на старенький паркет, а теща спикировала вниз вместе с занавеской и карнизом.

– Х-х-хорошо? – Света даже руки не подняла, чтобы его отстранить или обнять, и Майконг ломал голову, дурной это знак или отличный. – Дверь выбита – это хорошо?

– Ребят вызову, поставят. Одной банде все равно заняться нечем.

– Маму на занавеску загнал – тоже хорошо?

– Так сразу ожила, встала. Смотри, какая бодрая.

– В этом есть смысл. А сестру испугал? – Света что-то закопошилась в его руках, и Майконг, приятно удивленный таким путным диалогом, приободрился:

– Сестре все объясню!

И тут вдруг Света отскочила от него, а в бок Майконга впились две железки. Лиса тряхнуло разрядом тока так, что в глазах заискрилось.

Оборотня прошило насквозь не только током, но и чувством, что его предали. В рот будто перца красного насыпали, в глаза – закапали лимонного сока. И мышцы задрожали.

Одно моргание – и чудовищно громкий рык вырвался из горла Майконга в сторону Светы. Девушке аж волосы назад откинуло.

Лицо пары на миг словно окаменело, а потом лису прилетела такая пощечина, звон которой был ничуть не тише его звериного рыка.

– А ну, не рычи на меня! – В глазах Светы стояли слезы.

И зверь, который только что хотел от ярости сравнять весь район с землей, неуверенно отступил.

Света

Я думала, что крепкая, почти железная. Что закалилась словно сталь, что мне все по плечу. Но тут снова мамины манипуляции, зареванная сестра, а еще и этот оборотень-герой на меня рычит.

Рука будто сама обрела сознание – я не успела понять, как дала брюнету звонкую пощечину. Из глаз брызнули слезы отчаяния, и я завыла во весь голос.

Так, как забыла, когда плакала. Наверное, никогда.

С появлением Юльки в нашей семье я вообще не позволяла при ней слез, а если и накипало, то тихо сцеживала их в подушку по ночам. Стирала на работе случайную слезу обиды. Но чтобы так, с открытым ртом, со рвущейся из горла безысходностью, – никогда-никогда.

Наверное, не реви я сейчас, рассмеялась бы от вида Майконга. Совершенно растерян, крайне подавлен, а еще и руки, протянутые ко мне, дрожат, и моргает часто-часто.

Я не заметила, когда взгляд Майконга стал твердым и уверенным. Только услышала, когда он заговорил.

– Мама, приглядите за своей младшей дочерью. Дверь сейчас починят, – сказал мужчина и вдруг поднял меня на руки.

А мое тело будто спазмом все свело, каждую мышцу. Было все равно, куда оборотень меня несет и зачем.