теперь под пруссаками. Ну, и ладно. Потом один чёрт к России перейдёт. Качество штуцера Брехт проверять не стал, завернул в тряпицу и отложил на телегу до лучших времён, чтобы детально его разобрать и осмотреть. Вообще, походил на немецкий Neue Korps-Jägerbüchse. Есть время впереди. Разберётся.

Больше до самой Вены ни одного приключения с черкесским отрядом не произошло. Надо отдать должное автриякам, они поступили без просьб всяких правильно. Прямо на границе, едва вольный город Краков проехали, выделили сначала небольшое сопровождение, а потом и целый полуэскадрон, бдить за послом приставили. То ли за сохранность посла переживая, то ли за сохранность немецких барышень. Кто их этих варваров азиатских знает, может они набрасываются на всё, что шевелится. Вон, какие усищи, вон, какие носищи, вон, какие шапки красивые, разве немочки устоят. Тем более, и не немочки, вполне себе по будущей Словакии сначала ехали. Славяночки. Нет. Словакочки. Один чёрт не устоят. Улежат. Полягут.

В Вену въезжали после обеда, даже под вечер уже. Солнце играло на крестах и в окнах домов. Зелёные крыши всеми цветами этого зелёного и голубого отцвечивали. Красиво. Без всяких сомнений, Вена сейчас самый большой и самый красивый город мира. Памятники, дворцы, парки. Вот в такой город нужно превратить будущую столицу России. Брехт бы её, не задумываясь, перенёс из Петербурга. Да, Москва далековато от границы и это не сильно удобно, особенно при современной скорости передвижения. В случае войны — это плюс, а в мирное время — минус. Он бы в Киев перенёс. Или в Ригу, чтобы раз и навсегда решить прибалтийский вопрос, если девять десятых населения Прибалтики будет русскими или русскоговорящими, то никаких националистов там не появится. Ассимилируются.

В Вене встречали русского посла без помпы. Ни фанфар, ни пейзанок с букетами и караваями, никто вальсы Штрауса не исполнял, военным оркестром с надувающими щёки усатыми музыкантами. Подъехал полковник, представился Кнуттом и предложил проследовать за ним. Высланный заранее офицер власти предупредил и власти эти, со слов посыльного испугавшись вида абреков, решили от греха подальше Брехта с его отрядом изолировать. Отвели ему, спешно очищенные от былых хозяев казармы, какого-то эскадрона гусарского. Большое барочного типа здание, которое находилось в пригороде. Обнесена эта казарма настоящим каменным забором. И больше всего место, куда их препроводили, тюрьму с внутренним двориком напоминало. Ещё бы решётки на окнах и тюрьма — тюрьмой. Были и плюсы, места — вагон целый, если тут обитало сто восемьдесят человек, а сейчас будет всего тридцать, то на тесноту грех будет жаловаться.

Есть и ещё один плюс от пребывания за городом, меньше соблазна у горцев пуститься в улучшение генофонда герцогинь всяких с маркизами и графинями.

И для самого Брехта тоже плюсик имелся, если он решил посмотреть, как вымирают Ротшильды, то такая вот база не на виду это то, что надо. Конечно, за ними установят надзор. Всякие соглядатаи будут крутиться вокруг. Только там, где эти соглядатаи учились соглядатаить, Брехт преподавал. Не будут мешаться, так пусть спят ночью спокойно, а нет, так и исчезнуть могут.

Горцы с егерями вломились в казарму, оглядываясь и, яростно нары деля, вот чего, по пяток на каждого, нет, один чёрт, склоку устроили, а Брехт проследовал в стоящий рядом офицерский домик. Не всё так плохо, его, естественно, пригласили расположиться в центре Вены в особняке какого-то их графа, что сейчас в Сардинии находится, но Пётр Христианович вежливо отказал товарищам, что по дороге его пытались от полковника Кнутта отбить. Все в золотом шитье и орденами. Шишки не иначе.

— Я со своими, и вам спокойней и мне.

— Как вам угодно, Ваша Светлость, господин посол. Об аудиенции императором вам будет сообщено отдельно. В течение недели вас известят. — И порысили на своей карете к центру.

— В течение недели? — помотал головой им вслед князь Витгенштейн, — Медленный у вас император.

В домике было три комнаты жилых и кабинет. Нормально, в одной Василиса Премудрая разместится, в другой Ванька. А он вон ту займёт с окнами на восток, не хотелось изнывать от жары в полдень, когда солнце будет южную сторону пропекать. Ванька, вон, молодой, пусть он мучается. У него здоровье покрепче.

А кабинет был хорош. Огромный дубовый стол с зелёным сукном сверху, письменный прибор с торчащими из стакана серебряного гусиными перьями. Пресс-папье мраморное. Стул весь резной прирезной и даже небольшая софа у стеночки, устал, можно прилечь, о вечном подумать.

Событие двадцать седьмое

Все остальное это просто еда. А шоколад это шоколад.

В мире есть только два разряда людей: те, кто любит шоколад, и безбожники-коммунисты.

— Заходите господин! Вы так долго разглядываете вывеску, что я уже отчаялся ждать вас. Заходите не пожалеете. Это самое старое кафе в Вене и самое знаменитое, именно здесь пел свои песни Марк Августин. Ах, мой милый Августин, Авгастин. — Толстенький немец в белом фартуке открыл дверь полустеклянную и призывно махнул Брехту, что стоял напротив и рассматривал вывеску кафе.

— То-то я смотрю странный у него музыкальный инструмент. — Пётр Христианович вслед за толстячком зашёл в пахнущее сдобой, корицей, кофием и какао одновременно помещение. Божественный запах. Как-то давно Брехт лечился в Карловых Варах и на первом этаже гостиницы, где он жил был ресторанчик и кафе, где делали их знаменитые вафли. Вот такой же запах его будил по утрам. Выйдешь на балкон и дышишь не свежестью утра, а вот этим запахом, смесью запахов сдобы, корицы, какао.

— Господин желает чашечку горячего шоколада? А инструмент никакой не странный. Это волынка. Обычный народный инструмент. — Толстячок смахнул полотенцем чего-то с белоснежной скатерти на столе. Не было там ничего. Чистота внутри. Прямо когнитивный диссонанс. Словно в будущее попал. Чистота, тихая музыка из соседней залы, ароматы. Так не вязалось с этим кровавым веком.

— Волынка разве не шотландцев народный инструмент? — Пётр Христианович, Ваньку отправил за стол, а сам прошёлся, рассматривая стены. Штукатурка, расписанная в прованском стиле, цветочками и веточками деревьев. Точно попаданец кафе содержит. Если он попал в князя этого, то почему другой его современник не мог попасть в хозяина кафешки в Вене.

— Нет. Мы немцы играли на них в прошлом, именно на ней и играл Марк Августин. Это он с волынкой и изображён на вывеске. — Замахал ручонками герр Шмидт. Так представился.

— Давайте шоколад и булочки.

Ну, какао оно и в Африке какао. Твёрдый шоколад здесь ещё делать не умеют. Именно за этим Брехт и шлялся