ожиданий и надежд индивидуума, то велика опасность того, что коллективное бессознательное потеснит реальность. Мы получим патологию. Если, с другой стороны, причиной будет протекание психических процессов в общем бессознательном, то индивидуум может почувствовать угрозу или дезориентацию, но итоговое состояние при этом не будет патологическим – по крайней мере с его точки зрения. Тем не менее душевное состояние людей как целостной группы можно уподобить психозу. Если перевод бессознательного на язык сознания оказывается успешным, то приходит некое ощущение свободы. Движущие силы, скрытые в бессознательном, перенаправляются в сознание и образуют новый источник энергии, который может, впрочем, питать разрушительный энтузиазм [63].

Духи далеко не всегда опасны и вредны. Превращаясь в идеи, они могут оказывать благотворное воздействие. Хорошо известный пример такого перевода коллективного бессознательного на понятный язык – чудо Пятидесятницы. Для сторонних наблюдателей апостолы впали в состояние экстатического опьянения: «А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина» [64]. Но именно в этом состоянии они распространяли новое вероучение, в котором выразились бессознательные ожидания народа и которое удивительно быстро распространилось по всей Римской империи.

Духи суть комплексы коллективного бессознательного, которые проявляют себя тогда, когда индивидуум утрачивает адаптацию к реальности – или когда идут поиски замены для прежней неадекватной установки, присущей целому народу. Соответственно, духи – это либо патологические фантазии, либо новые, но смутно угадываемые идеи.

Психогенез духов мертвых протекает, как мне кажется, следующим образом. Когда человек умирает, чувства и эмоции его родственников, то есть их с ним связь, теряют приложение к реальности и проваливаются в бессознательное, где происходит возбуждение коллективных элементов, оказывающих угнетающее воздействие на сознание. Батаки и многие другие первобытные племена утверждают, что, когда человек умирает, его личность меняется к худшему и потому он непременно старается навредить живым. Такое отношение, несомненно, опирается на жизненный опыт, который подсказывает, что стойкая привязанность к умершему делает жизнь менее ценной и может даже стать причиной психического расстройства. Негативный эффект проявляет себя в форме утраты либидо, депрессии и физической немощи. Имеются также разнообразные отчеты со всех уголков мира о таких посмертных явлениях, как нашествия призраков. В их основе главным образом лежат психические факты, от которые нельзя отмахнуться. Очень часто именно суеверный страх – каковой, что любопытно, сопутствует всеобщему просвещению – становится поводом к поспешному уничтожению крайне интересных свидетельств очевидцев, и в результате эти свидетельства навсегда утрачиваются для науки. Я неоднократно выслушивал подобные рассказы от своих пациентов, а также видел воочию несколько случаев. Но мой материал слишком скуден для того, чтобы строить на нем верифицируемые гипотезы. Тем не менее лично я убежден, что духи и прочие сущности имеют отношение к психическим фактам, которые наша академическая мудрость отказывается замечать, пускай они вполне явственно предстают нам в сновидениях.

В настоящей статье я обрисовал психологическое истолкование проблемы духов с точки зрения современного знания о бессознательных процессах. Я полностью удовлетворился изложением психологической стороны вопроса и намеренно избегал рассуждать о том, существуют ли духи сами по себе и возможно ли убедительно доказать их существование эмпирическим способом. Мне представляется, что выяснять подобное – вовсе не напрасная трата времени и сил, однако сам я не в том положении, чтобы проводить эксперименты, которые что-либо доказали бы, а потому, надеюсь, читатель согласится со мной – отыскать достоверные свидетельства реального существования духов чрезвычайно затруднительно; обычные разговоры спиритов суть, как правило, всего-навсего психические творения, плоды работы личного бессознательного [65]. Но есть ряд исключений, о которых следует упомянуть. Прежде всего хотелось бы привлечь внимание к замечательной истории Стюарта Э. Уайта [66], изложенной в его книгах. Здесь разговоры с духами куда содержательнее, чем при обычных контактах такого рода. Например, мы находим множество архетипических идей, включая архетип самости, и можно было бы подумать, что Уайт заимствовал кое-что из моих сочинений. Если забыть о возможности сознательного плагиата, то криптомнезическое воспроизведение в данном случае видится мне маловероятным. Скорее, перед нами подлинное и спонтанное воспроизведение коллективного архетипа. В этом нет ничего экстраординарного, поскольку архетип самости широко встречается в мифологии и в творениях индивидуальной фантазии. Спонтанное вторжение коллективных элементов, о существовании которых в бессознательном уже давно известно психологии, отражает общую склонность медиумов фильтровать содержание бессознательного на пути к сознанию. Я проштудировал большое количество изданий спиритуалистической литературы, желая выявить указанную склонность, и пришел к выводу, что в спиритизме мы имеем спонтанную попытку бессознательного стать осознанным в коллективной форме. Психотерапевтические усилия так называемых духов направлены на живых – либо непосредственно, либо опосредованно, через усопших, дабы придать духам больше сознания. Спиритизм как коллективное явление стремится тем самым к той же цели, что и медицинская психология, и в своем стремлении, как видно из примера, производит те же основные идеи и образы (под маской «учения о духах»), которые характерны для природы коллективного бессознательного. Все это, несмотря на шумиху, не доказывает ровным счетом ничего относительно гипотезы о существовании духов. Но все сразу меняется, стоит нам взяться за подтвержденные случаи тождества. Я не готов следовать модному поветрию и объявлять все то, чего не понимаю, надувательством простаков. Быть может, найдется и вправду немного доказательств, способных выдержать проверку на криптомнезию и, прежде всего, на экстрасенсорное восприятие. Наука не вправе выказывать наивность в подобных вопросах. Тем не менее я рекомендую всем, кто интересуется психологией бессознательного, книги Стюарта Уайта [67]. По-моему, самая увлекательная его книга – «Свободная Вселенная», а «Дорога, которую я знаю» привлекает тем, что является великолепным введением в метод «активного воображения», который я сам использую более тридцати лет при лечении неврозов – как средство донесения бессознательных элементов до сознания. В книгах Уайта нам откроется все то же примитивное уравнение: мир духов = земля сновидений (бессознательное).

Эти парапсихические явления, как правило, воспринимаются как связанные с фигурой медиума [68]. Мой опыт позволяет считать их внешними эффектами бессознательных комплексов. Я совершенно убежден в том, что это именно экстериоризация. Мне доводилось неоднократно наблюдать телепатические проявления бессознательных комплексов, а также ряд парапсихических явлений. Но во всем этом я не вижу какого-либо доказательства существования духов, и до тех пор, пока подобные доказательства не предъявлены, всю эту область надлежит относить к ведению психологии [69]. Полагаю, наука должна установить для себя такое ограничение. Но не следует забывать о том, что наука есть не более чем порождение интеллекта, а сам интеллект – лишь одна из нескольких главных психических функций; его недостаточно для создания полной картины мироздания. Для этого понадобится и другая функция – чувство. Нередко можно